— Бежать отсюда, бежать побыстрее и любой ценой! — говорил он себе, кусая губы.
Отъезд его и правда напоминал бегство. За неделю он продал все за бесценок, потерял на этом, только чтобы суметь выбраться в столицу. В Варшаве после серьезных усилий получил должность в «Кассе больных»[15]. Но и здесь не открывалось никаких перспектив. Переход в строительный фонд дал лишь увеличение заработка, возможность откладывать, а еще — шанс существовать, носить элегантную одежду и сохранять милое, беззаботное выражение лица. И ничто не менялось. Когда прошел год, он с ужасом понял, что маска спокойствия и беззаботности начинает прирастать к лицу, что он смиряется с судьбой. Эварист не потерял веры в себя, но терял веру в свою удачу.
И снова он вывернулся. Как в университете через скаутинг, как в «Кассе больных» через служебные организации и политические партии, так и теперь решил выплыть, проникнув в общество. Ухватился он за эту идею обеими руками, и счастье улыбнулось: в фонд пришел Борович, один из тех университетских товарищей, которые, принадлежа к высшим сферам, меньше всех задирали нос. Через Боровича он пробрался в дом Богны Ежерской, где сперва ощущал себя весьма не в своей тарелке, чувствовал напряжение нервов, пребывая в постоянной готовности и сохраняя лицо.
То был мир совсем иной, чем тот, где Малиновский жил ранее. Другими были здесь люди, другими — по крайней мере, с виду — мотивы их поступков, другое отношение к жизни. Что удивляло сильнее прочего, так это их непонятное позерство, а то и просто наивность в желании придать значение вещам нереальным, непрактичным, не имеющим никакого смысла в повседневной жизни. Они казались детьми, которые не понимают смысла окружающей действительности. Болтали об отвлеченных материях, долго спорили на столь эфемерные темы, как, скажем, искусство или философия, либо вели повседневные дела со странной претензией, словно видели в них проявления неких куда более важных проблем.
При этом сама манера их речи, недомолвки, сокращения и обрывки фраз, заговорщические ухмылки, упоминание фамилий, которых хватало для аргументации, словно те выражали целые комплексы понятий, — все это казалось странным, чужим, забавным, но все же привлекательным.
Именно Богна оказалась ему ближе прочих, более естественной и понятной. Хотя в конторе они встречались редко и для нее не было особенно почетно принимать господина Малиновского, она выказывала явный интерес к его персоне. Попав к ней, он сразу же сказал себе: «Внимание, братец! Женщина летит к тебе, как мотылек».
