Естественно, Богна прекрасно знала обо всех этих вещах, как знала и то, что ее муж пока что ни разу не имел несчастья таким образом общаться с Яскульским. Несмотря на это, как и на немалую сердечность приема в доме директора Яскульского, Эварист держался неуверенно. Порой словно бы слишком униженно, порой слишком свободно.
Но вечер прошел неплохо. Вышли они после одиннадцати и взяли такси, поскольку пошел дождь.
— Милый дом, верно? — спросила Богна.
— М-м… так себе. Не люблю, когда сопляков допускают к обществу старших. Смотрят на человека, как детективы. Следят за каждым движением вилки, словно считают, сколько тот ест. А кроме того, они и вообще дурно воспитаны: перешептываются и ухмыляются заговорщически. Терпеть не могу таких недорослей.
— Это очень умные парни, — заметила Богна. — А госпожа Яскульская — такая добрая и сердечная женщина.
— Квочка, — пожал он плечами.
— Возможно, но в хорошем смысле.
— А Яскульский был немного не в своей тарелке, ты заметила?
— Нет, он показался мне совершенно естественным.
— Естественным? Ха-ха… Притворялся, словно старый комедиант.
— Но зачем бы?
— Пф, моя дорогая, в конторе он всегда изображает Юпитера. Как встретит меня, руку подает, словно сто тысяч вручает, а тут я вдруг его заместителем стал. Хочешь не хочешь, а изображай удовольствие. Слышала: коллегой меня назвал… И такой, словно ласковый патриарх. Смех, да и только. Говорю тебе: все эти надутые шишки еще узнают, кто таков Эварист Малиновский! Еще узнают! Узнают — и заткнутся!
— Ты ошибаешься, — попыталась протестовать Богна. — Он к тебе очень расположен.
— Да в гробу я видел его расположение!
— Эв!
— Не бойся, ему я такого не скажу. Я не настолько глуп… Однако, кстати, Яскульский мог бы для гостей и получше одеться. На локте у него заплата на три пальца. А кроме того, это же стыдно — принимать не абы кого и насильно удерживать до ужина, чтобы подать галушки с сыром! Зарабатывает почти две тысячи в месяц, а гостей галушками потчует! Нет, моя дорогая, кто-кто, а я от Яскульского не в восторге.
Богна хотела что-то ответить, но посмотрела на удобно устроившегося на сиденье Эвариста, на презрительный изгиб его губ, на ногу, закинутую за другую, — и отвернулась.
По стеклу машины стекали густые потоки воды, из-под колес летели мутные брызги. В приглушенном свете фонарей мокли дома, улицы, мок город.
