— Но я и не переживаю, — смеялась Богна. — А денег у нас достаточно. Скажи, чего нам не хватает?…
— Ну, допустим… Хотя пара сотен тысяч пригодилась бы. А у Лолы тоже такое приданое?
— Да.
— И ты ничего мне не говорила. Когда я встретил ее у тебя, думал, что они богатые, но чтобы настолько! И, знаешь, может, мне кажется, но у тебя они были какими-то менее официальными. Наверняка мать крепко держит их в узде, — повторил он.
Богна была настолько расстроена этим визитом, что на следующий день они никуда не пошли. Только через два дня заглянули к семье Карасей, родителям Станислава, и оставили свои карточки, поскольку не застали их дома. Зато у Яскульских их приняли радушно и задержали до ужина.
Яскульский уже знал о повышении Эвариста и был — насколько Богна могла заметить — доволен этим.
— Вы меня директором не называйте, — говорил он Эваристу, взяв его под руку. — Я, коллега, надеюсь, что мы подружимся. Моя жена от вашей просто без ума. Да и я, Богом клянусь. Вы же не слишком ревнивы, коллега?
— Отчего же! Я просто счастлив. Это лишь подтверждает, что у меня хороший вкус.
— Наилучший!
Атмосфера у Яскульских была теплой и сердечной. Двое их сыновей-подростков сразу же забрали Богну в свою комнату, чтобы показать модели планеров, кипы снимков, радио собственной конструкции и прочие подобные вещи.
— Я просто удивляюсь, — говорила госпожа Яскульская, — откуда у этих ребят берется время на уроки.
На ужин были галушки с сыром, ветчина и холодное жаркое с обеда. Госпожа Яскульская извинялась за меню, определенное еще тогда, когда она не ждала гостей.
Богна бывала в семействе Яскульских довольно часто и чувствовала себя здесь как дома. Эварист же оказался тут впервые и вел себя несколько сдержанно, что, впрочем, выглядело естественно, имея в виду его прямую зависимость от директора Яскульского. Яскульский был суровым и требовательным начальником. Строительным фондом он управлял железной рукой, и подчиненные его боялись как огня, хотя он никогда не повышал голос, не выказывал гнева или хотя бы неудовольствия. Медлительность, неудачи или недоделки он полагал недопустимыми, и у него был талант выхватывать таковые из моря актов почти с одного взгляда. Тогда виновнику приходилось выслушать краткое наставление, и мало кто был в силах вынести взгляд директора. Во второй раз виновный получал письменные замечания, в третий — выговор и терял свою должность, если не спасался благодаря доброте директора Шуберта.
