— Но ты ведь не против, что я с ним на «ты»?
— С чего бы! Боже сохрани! Однако не думаешь ли ты, что было бы правильней, если бы он выпил со мной на брудершафт?
— А тебе разве не все равно?
— Да, но я бы предпочел… При случае предложи это ему, а то мне как-то неловко. Подумает еще, что мне его княжеская митра импонирует.
— Хорошо, дорогой, — согласилась она с улыбкой.
Эварист был в прекрасном настроении, а поскольку из-за визита Мишеньки к ужину подавали вино, слегка расшалился и сделался особенно чувственным.
Но несмотря на это, не забыл он и о своих молитвах. Каждое утро и вечер он проговаривал их, встав на колени у постели.
Также каждое воскресенье он ходил на мессу, и всегда, сколько бы церквей ни миновал, приподнимал шляпу. В этой его набожности не было чрезмерности, как не было нарочитости или тайны. Его вера была лишена экзальтации, он не вмешивался в чужие религиозные дела и не поучал. Делал то, что согласовывалось с его убеждениями, не стыдился этого, и Богна очень ценила в нем такие черты. Собственно, именно подобное отношение к религии доказывало врожденную культуру человека.
День, когда она пришла к этому выводу, был одним из тех, что наполняли ее радостью. Поскольку, несмотря на решение не искать пятен на солнце и не анализировать, все чаще ей приходилось защищаться от того, что она не желала называть разочарованием, но что в любом случае заставляло ее сомневаться в правильности своего первоначального восприятия Эвариста. Эта самовольная, навязчивая ревизия началась с нового небольшого скандальчика с Ендрусь. Дело само по себе было не важным, но ставило под вопрос то, что Богна полагала мужской твердостью его характера, волей, не выносящей сопротивления, и сангвиническим темпераментом — той, быть может, и лишенной порой тормозов, но благородной порывистостью, из-за грубости своей расходящейся с рыцарственностью.
То, как он повел себя с Ендрусь, поколебало убежденность Богны, а дальнейшие наблюдения лишь сильнее расшатали ее. Конечно, он не был грубияном, но ему случалось вести себя невежливо со служанкой, сторожем, почтальоном, относиться к ним свысока, повышать голос или брать презрительный тон.
Было это чрезвычайно обидно, и Богна начала с этим бороться, однако он сделал вид, что не понимает причин ее недовольства.
— Кто берет за свою работу деньги, тот должен выполнять и свои обязанности, — говорил Эварист, — а если он этого не делает, то заслуживает претензий.
