— Турецкое седло в норме, — отвечал отец и вешал снимок на специальной прищепке высыхать.
В промежутках между снимками в кабинет заходили еще какие-то врачи в белых халатах, чтобы посмотреть на меня и сравнить с отцом, который шутил, смеялся, успевая кому-то отвечать, что «турецкое седло в норме».
Потом мы пили чай с осенними помидорами и деревенской колбасой, на запах которой заглянул друг отца в белом халате. На лбу у него было круглое зеркало, которым он сразу нацелился на колбасу:
— Дома-ашняя, — безошибочно поставил диагноз. — С чесночком…
— Ты, Ефимыч, никакой ни ухогорлонос, а ухогорло… рот… — радостно встретил его отец, нарезая скальпелем еще колбасы.
— На вашем месте я бы все же дверь закрыл, — по-доброму так посоветовал Ефимыч, — а то бродят тут разные…
— Ухогорлороты… — не утерпел, конечно, я (с невидимыми турецкими седлами, которые может видеть только мой отец).
Последнее, правда, озвучивать не стал.
— Способный парень, — сверкнул на меня зеркалом Ефимыч. — Надо будет с нами на рыбалку взять. Посмотрим, как умеет червяка на крючок насаживать.
Ефимыч тоже был способный. Словно с помощью этой штуковины на лбу заглянул внутрь.
Летом мы с мамой действительно ходили на рыбалку. Целых два раза. Для нее это был, конечно, подвиг. Но мужское воспитание требует жертв. А именно мужского воспитания, как считала мама, мне и не хватало. Дед не в счет. Он утром уезжал рано, а вечером его уже совсем готового привозила лошадь Эльза. Она терпеливо ждала перед воротами, когда я запущу ее во двор. Ноги деда лежали на сиденье, а остальная часть на грязном от угля днище телеги.
Я распрягал Эльзу, отводил в стойло и задавал корм. А дед через какое-то время приходил в себя и прокрадывался ночью в дом, чтобы рано утром снова ехать на заработки. Или — «на калым», как говорила бабушка, которая называла или, точнее, обзывала деда «биндюжником», когда заставала его трезвым. На что дед гордо уходил к своей лошади Эльзе, которая его никогда не ругала.
«Биндюжники» — это была тайная организация извозчиков, которые с раннего утра собирались на «бирже» за базаром, где их нанимали что-нибудь отвезти-привезти.
Если деду удавалось заработать, бабушка готовила борщ с мясом, если с калымом не везло, борщ был с килькой в томате или с фасолью, которая заменяла и рыбу, и мясо.
Когда деда забрали прямо с «биржи», Эльза через весь город пришла домой одна. А в сене, под сиденьем, потом нашлись деньги. Они были комком, словно выпали из крепко сжатого кулака.
