«Позвонил бы ты все-таки, дружище. Мы бы тебя сразу подлечили. Ты мог бы добиться успеха. Радости. Все кузнечики мира пели бы для тебя. А от пива — только изжога. Про остальное я молчу. А я ведь не знаю, как у тебя с этим. Торчком ты не выглядел. Хотя кто ж теперь, в наше время, по-настоящему выглядит торчком?» — так он размышлял, подъезжая темным декабрьским вечером к своему дому. Парковал тачку и думал обо мне. Жена спросила, отчего он такой задумчивый, а он улыбнулся и сказал, что все хорошо, просто встретил сегодня какого-то интересного парня и почему-то запомнил его. Но сильно рассказывать не стал, конечно. Я же не прошу занимать так много места в твоей жизни, в твоей голове. Мне нужно совсем немного места. Мне главное, чтобы я там был.
Саша допивал пиво, запрокинув голову. Затылок у него немного вспотел. Он аккуратно поставил бутылку в траву, оперев ее о колесо тачки. Машина была открыта. Тихо мыча в такт доносившейся немного приглушенно музыке, он шарил на заднем сиденье в поисках своего рюкзака и щурился от яркого света салона.
— Так-так-так, — прошептал он, расстегивая молнию на рюкзаке. — Вот и мы, — сказал он и захихикал, потому что это ему всегда было смешно: в какой-то момент вдруг осознавать, что он разговаривает сам с собой.
Две таблетки, два глотка пива. Смайлики лыбились так широко, что с трудом прошли в горло. Еще несколько глотков слюны помогли им добраться до желудка; не без терний, конечно, но какое же наше время: отнюдь не простое… Смайлики забурчали-захихикали из желудка. Привет, Саша.
Девчонка, которая сидела у него на коленях, грустно колола голую в коротких шортиках попу на остром пеньке. Немножко в сторонке от всех. Голова ее качалась в такт музыке, но не успевала за ритмом, потому что девчонка была уже очень пьяная. А вот Саша ритм чувствовал ого-го как. Чип и Дейл спешат на помощь!
— Гаечка, — прошептал Саша и захихикал. Он подошел к девчонке, взял ее личико в обе ладони, поднял и чмокнул в лоб. Она немножко удивленно улыбнулась. Немножко удивленно, типа для приличия, но довольно.
Они танцевали, как снежинки в декабрьском воздухе. Легкие и свободные. И счастливые.
— Гаечка, — шептал Саша. Шептал и целовал в лоб, крепко держа ее лицо в своих ладонях. Потом опускал ладони на ее плечи, сжимал их, глубоко вздыхал, радостно, с удовольствием, и продолжал кружить ее в танце.
Сигаретные волосы Гаечки, маленький неназойливый ветер, который играл на них, ее нежная кожа и запах перегара, который Саша чувствовал, потому что сам почти не пил, — все это было таким настоящим, таким мелодичным, что теперь уже не они танцевали под музыку, а музыка танцевала под них.
