Я ем.
— Ба.
— А?
— А во вторую войну, с немцами, ты же в оккупации была?
— Была. Уже с твоей мамой. Ей было так же, как и тебе, девять. Немцы у нас на постое в хате стояли. Офицер немецкий маму твою шоколадками все угощал. Добрый он был, Гитлера ругал. А когда наши подходили, и канонада уже была слышна, он за голову схватился, плачет, мне говорит: «Матка, что же мы делать с тобой будем, красные идут». А я смеюсь: «Так это же мои идут, Ганс, не твои, я знаю, что делать буду». Он: «Ох, я и забыл» — и смеется. Потом, когда немцы перед отступлением хаты жечь собрались, он нас предупредил, мы вещи успели вынести, спрятали в яме.
— Ба.
— А.
— Ты про войну все невоенное какое-то рассказываешь. Было же там, когда стреляли, убивали, мучили?
— Было. Но я не хочу это вспоминать. Зачем? Люди-то все добрые.
— Как все? А кто же тогда нападает, войны начинает? Кто негров в Африке мучает?
— Ну, иногда люди становятся злыми. Но они все равно хорошие. Просто их злая сила заколдовывает, на время. А потом они расколдовываются.
— Ой, ба, — смеюсь я, — я же не маленький, чтобы верить в эти все твои сказки.
— Вот иди тогда и деда отцова расспрашивай про войну, он воевал, лучше меня знает, — сердится бабушка и отворачивается.
— Ладно, ба. Я пойду погуляю на Тот двор, — говорю я.
— На Тот двор? — бабушка недовольно хмыкает. — Только недолго, к восьми возвращайся. Я пирожков напеку.
— С яблоками?
— С яблоками.
— У‐у-у, — я облизываюсь.
— Только к восьми чтоб был как штык, слышишь?
— Слышу, ба, слышу…
Одеваясь, я вижу в зеркале, как бабушка тихонько крестит меня, пока я стою к ней спиной. Мне хорошо, легко, весело. Сегодня суббота, родители за мной приедут в воскресенье. До вечера еще можно бегать и играть на Том дворе. А когда я вернусь, будут готовы пирожки с яблоками. Еще горячие, липкие от выступившего сахарного сока, в корзинке будут лежать, накрытые полотенцем.
— Ну, я пошел…
Хлопнув дверью, я сбегаю с веранды по деревянной лестнице. Прохожу мимо малышни и вальяжно шествую через арку на Тот двор. Тот двор — дело серьезное. В него пускают только с девяти-десяти лет, тут большие пацаны играют, иногда и хулиганы заходят. Драки случаются. Но меня уважают, потому что мой старший брат на Том дворе часто бывает. Правда, сейчас его нет, он уехал в пионерлагерь. Это плохо. Потому что может появиться Витька Сероштан, верзила-двоечник из параллельного класса. Говорят, зимой он одного пятиклассника на катке сильно избил. Витька меня не любит. Пару раз побить обещал, но брат был рядом. А теперь… Но делать нечего — я уже на Том дворе. Вон пацаны играют в битки, вдалеке старшеклассники курят под деревом, кто-то играет в ножички. Витьки нигде не видно. Вот и отлично.
