Степан Аркадьевич ничего не говорил и со вниманием слушал все более увлекающегося собственным рассказом Крысина — у того аж щеки покраснели, несмотря на пронзительный синий ветер от носа к корме. Движок катера усердно и размеренно стучал в такт его словам, лишь изредка меняя тон, когда катер рассекал особо буйную и крепкую волну.
— В России князь служил на Курско-Киевской и Московско-Рязанской железных дорогах. Во время русскотурецкой войны был уполномоченным Красного Креста при санитарном поезде. Ему благоволила будущая императрица Мария Федоровна, под чьим покровительством сей поезд находился. Потом строил и возглавлял разные железные дороги. Даже в Болгарии побыл главным инспектором тамошних. И стал, наконец, министром путей сообщения Российской империи.
Крысин торжественно обвел взглядом пространство от востока до запада:
— Граф Витте, правда, обозначив его как человека высшего света, прекрасно знавшего железнодорожное дело, — Крысин своей замысловатой фразе помогал правой дирижерской рукой, — чрезвычайно воспитанного и по существу хорошего, не преминул заметить, — Крысин поднял к небу указательный палец, — что при всем том князь всю свою жизнь оставался скорее обер-машинистом, нежели министром, и отказывал ему в звании человека государственного…
— Вижу, вы бы с графом поспорили?
— Ну это уж как там государство понимать, — не стал вдаваться в тонкости Крысин. — А кто организовал работы по строительству КВЖД? И Транссиба? Да той же Кругобайкалки нашей? Один английский корреспондент во время русско-японской войны признал князя Хилкова более опасным противником для японцев, нежели военный министр Куропаткин. Грузы-то военные и войска шли как надо и куда надо! А доконала его первая революция и забастовки, с которыми он не справился и уж окончательно ушел в отставку. Ну да, расстреливать он своих точно не умел! Зато у нас на вокзале в Слюдянке ему бюст стоит. А прадеда моего, когда костыль забил, пожаловал… — подвел Крысин вновь к своему, родному, былинному. — «Как зовут тебя, добрый молодец?» — отдавая кувалду прадеду-Крысину и вытирая пот со лба, добродушно и ласково спросил князь Хилков. — «Михаил Иванович мы, ваше сиятельство», — солидно отвечал прадед. — «Тезка, значит… — улыбнулся князь и огладил свою седую бороду-метелку. — Тогда держи на память о последнем нашем костыле», — и он протянул прадеду-Крысину золотую десятирублевку. — «Благодарствуем, ваше сиятельство», — принял тот с поклоном подарок.
