И только я ее достала — этот тонконогий, Марик, комарик, хмырь в белых кроссовках! Выбил из руки монетку, дернулся бежать. Я схватила его — футболка треснула в рывке:
— Вер-р-рни гр-р-ривеник, ур-р-род! Вер-р-рни гр-р-ривеник!
Извернулся и улетел зигзагами, подленький.
— Сл-л-лабак!!! — ору ему вслед, топаю, пылю.
— Девочки не дерутся! — старичок с палочкой.
Еще как! Еще как дерутся! Моя бесценная монетка, монетка-конфетка. Блестела в решетке. Без магнита, без пластилина, наступая на подол, двумя прутиками зажать ее, а люди будут идти и трясти ногами решетку — еще и этот с тросточкой, резиновое копытце!
— С‐с-слабак! — просвистела я. Жаль, я одна, без Ксюни!
Ксюня в те каникулы вид имела лихой, красила ногти синей шариковой ручкой. Я была под стать: мне сделали стрижку «олимпик» — короткую, с подбритой шеей — плюс у меня выпал клык, и я все время прицвикивала.
Мы были в одинаковых нарядных платьях с рукавамифонариками. Этими платьями мы полировали раскаленные лавки у подъездов: родители не смогли пристроить нас на лето, мы маялись в Москве.
Мы хватались за любые развлечения, от бумажных куколок до телефонных розыгрышей. Но главным занятием был поиск денег. В магазинах, у киосков, касс метро — везде, где люди доставали кошельки.
Деньги были очень нужны. У меня была цель: вернуть из Краснодара Алешу. Когда Алеша родился, все у него было крохотным, ноздри казались тоньше двух соломинок. «Уйди, задавишь!» — смеялась мама. Я целовала его спящего в затылок, в тонкие бумажные ушки. Дорожка пуха бежала между маленьких лопаток.
