Иногда слышны поскуливания одиноких волков, ищущих ночлег. Вот и трясогузка замела хвостиком неосторожные следы: не хочет, чтобы незваные гости тревожили ее жилище.
Терпкий дух жженых еловых веток окутал эфир. Хорош вечер!
— Чувствуешь, хладеет воздух? Ищо и туман щас — фьють! И северно сияние.
— А что это такое, дедушка, — северное сияние?
— Ууу, малех! — кончил дед и стал бросать сухие ветки в сверкающую пасть.
Искорки плясали в буйном хороводе, подпрыгивая выше и выше. Небо в клеточку растворило веселье, и в темнотище вдруг замерцали яхонтовые языки: изумруды, янтари и карбункулы. Выскочила птичка из-под сугроба, прибежала лисица — притаилась между соснами.
— Н‐даась. Красотища, прости Хосподи! Вот оно-то, сказка! — потянул старичишка, почесав под темным завитком, кукующим под ушанкой.
Мальчонка разинул рот и обомлел от разноцветных танцев.
— Деда, кто же рисует так нарядно на небе это северное сияние? Кто зажигает эти волшебные огоньки?
Рыжая гостья взмахнула кисточкой — и погасло ночное светило да скрылась во мраке темных очей леса.
— Кто-кто… Лису-хитрюгу, рыженьку таку, видал? Она по небу пробегает, украденные алмазы по небу теряет… Как поймет, што добычу профукала, бежит в народ и одну шью-то душу крадет… Так воть, Олежа. В юрту пойдем.
Языки пламени еще бушевали, а один из них отлетел прямо к трясогузкиному гнезду. Пташка пикнула и улетела, накрывая ночь туманом.
Мальчик услышал шум в кустах и приметил на серебристом снегу неистово-красный камешек. «Мой будет, а деду не дам».
Трескучий вой волка разрезал ночную тишь, в воздухе висел легкий запах гари. Огонь потух.
Утром мальчик обошел всю деревушку, прокричал все утро, деда звал-звал — да только тот не пришел. Олежа юрк в карман оленьего полушубка — красный камешек горит, сверкает, на месте.
Только дедушки нет.
Исчез он.
Мария Жуланова
Семинары Виктора Куллэ, Андрея Геласимова, 2-й курс
Не рассчитал
Будильники звенели так: один — в шесть часов ровно, отвратительно жизнерадостный, его Мишка выключал прицельным броском из-под одеяла и снова засыпал; второй — в шесть ноль четыре, уже под подушкой, достаточно было перевернуться на бок и шваркнуть циферблатом об пол; третий — на телефоне, в шесть с восемью минутами, а четвертый — в четверть седьмого. Мишке это казалось правильным и чуточку смешным. Многие важные вещи в его жизни шли по четвертаку: братьясестры, курсы университетские, будильники, число шагов от двери до вешалки. Стипендия, будь она проклята, составляла неровные четыре с хвостиком, и хвостик этот Мишка ежемесячно сбрасывал в помощь голодающим пионерам Гватемалы, не по доброте душевной, а по холодному курсу валют.
