Прозвучал последний аккорд, и в доме несколько голосов рассмеялись.
– Когда пел, он ничего не мог, – продолжая висеть, с пьяным глубокомыслием рассуждал Толя. – Но песня кончилась, и что там теперь творится?
– Там прокурор, – напомнил Поземкин.
– Считаешь, оградит?
– Оградит, оградит, – уверил Смирнов. – Пошли в гостиницу, Толя.
– Учтите, я вам верю, – предупредил оператор и попросил: – Снимите меня.
Оператора сняли с забора. Стоял он прилично. Смирнов предложил:
– Может тебя вытряхнуть? Или выжать?
– Не надо, – сердито отказался Толя. – Я сухой и чистый.
– Гриша, будь другом, отведи его в гостиницу, – попросил Смирнов.
– А вы куда?
– Прогуляюсь немного, подумаю, – почему-то не хотелось говорить Поземкину, что ему, Смирнову, захотелось побеседовать с Матильдой.
* * *
– Гутен таг, Тилли, – приветствовал ее Смирнов. Матильда рассмеялась и, продолжая яростно протирать и без того уже чистые столы, ответила:
– Здравствуйте, Александр Иванович. Уже не день, а поздний вечер.
– Как по-немецки «вечер», я не знаю, – открылся Смирнов. – Ты что, каждый день работаешь?
– Через день. А вообще-то, через два дня на третий. Сейчас у нас третья сменщица в отпуске.
Смирнов уселся за ближайший столик, осмотрелся. Стерильная немецкая чистота с попыткой создать нехитрый уют: белоснежные занавески, новые веселые клеенки на столах, изобретательно и остроумно заставленные полки над стойкой.
– Непоздно еще, а народу – никого, – удивился Смирнов.
– Местные уже окончательно по домам разошлись, а скотовозы… – Матильда улыбнулась, показала свои очаровательные ямочки на щеках, – после случая с Власовым остерегаться стали сюда заезжать. Суеверные. Вот танцы кончатся, молодежь подойдет…
– Молодежь-то безобразит?
– Она у меня спокойная.
Он посмотрел на нее и понял, почему у нее молодежь спокойная. Непоколебимость правоты и целесообразность порядка олицетворяла буфетчица придорожной забегаловки Матильда.
– Выпьете? – по-доброму спросила она.
– А что! – обрадовался Смирнов. – Весь день говел, теперь можно и оскоромиться!
– Вы – верующий? – поинтересовалась Матильда.
– Я – партийный, – признался он.
Матильда прошла за стойку и, наливая, объяснила свой вопрос:
– Я почему спросила: вы как-то по-старославянски сегодня разговариваете.
– Дурачусь, – признался он.
Она принесла тарелочку со стаканом и бутербродом с сыром, села рядом, пояснила:
– Сыр хороший завезли. Вам понравится.
– А ты со мной? Чисто символически? Граммов пятьдесят?
