– Генетически он – подлец. А что такое подлец? Для подлеца неудача, горе, несчастье другого – радость несказанная. Какая-нибудь его прапрапрапрабабка, уцепившись хвостом за ветку пальмы, с восторгом наблюдала, как бешеный тигр рвет на куски красавицу-антилопу…
– Коммерция… – плачуще попросил Смирнов.
– Все по делу, Александр, – заверил Коммерция. – Подлецы в определенных обстоятельствах в принципе неопасны, ибо они, опять же генетически, трусливы. Но если для них создаются условия, при которых они ощущают себя в безопасности, они страшны. Они становятся злодеями. Условия эти однозначны – власть. Любая: маленькая, большая, над людьми, над машинами, над коровами, но власть. Но абсолютно ясно, что даже власть над пишущими машинками у подлецов все равно перерождается во власть над людьми. Это единственно, что могут делать подлецы.
Случай с Власовым парадоксален тем, что все случилось наоборот. Вроде как сибирские реки в пустыню повернули. Не от ничтожества к власти, а от власти к ничтожеству. Он ничего не понял, подлецы вообще про себя ничего не понимают, пострадал немного, погоревал об Иосифе Виссарионовиче Сталине, но в конце концов смирился со своим ничтожеством. И осталось единственное удовольствие в жизни: радоваться, когда другому плохо. И водочка, естественно, водочка.
– Говорят, самогон, – поправил Смирнов.
– И одеколон, и аптека, – продолжил список Коммерция. – Что под руку попадется, лишь бы надраться и со слезой вспоминать времена своего могущества. Ратничкина этого он боялся до поноса, но когда тот подзалетел, Власову представилась возможность, пусть в качестве наблюдателя, пусть в качестве свидетеля, качучу на ребрышках ближнего и сильного безбоязненно сплясать. Удовольствие для него равно половому акту. А кончилось все это, посадили Ратничкина, и он снова впал в ничтожество.
– Теперь рецидивист Ратничкин, – попросил Смирнов.
– Да какой он, к черту, рецидивист! – возмутился Коммерция. – Шпана, обыкновенный хулиган с двумя извилинами! Ну, здоров, как бык, ну, безжалостен, как всякий хулиган… Мстить… Но ведь для этого подумать надо, а потом и выдумать что-то. Но мозгов нет. Чем? И уже совсем непонятно, Александр, зачем ему зеленый прокурор понадобился.
– Чудесную ты картину нарисовал, чудесную… – Смирнов залпом выпил остывшую чашку чая, с бряком поставил ее на блюдце. – Одного не за что убивать, а другому незачем убивать…
– Валерий Евсеевич, – решился на вопрос Чекунов. – А не могло так быть, что Власова убили те, над кем он издевался в свое время в лагере?
