Сеня сдвинул два стола, и первым к ним подсел Борис, под шумок мимолетного конфликта незаметно принявший свою сотку, которая, надо полагать, окончательно ликвидировала актерскую наличность. А тут – бутылка, не по дозам, а бутылка. Вполне вероятно, что и нальют.
Олег принес бутылку и стаканы, а Роман миску с квашеной капустой и вилки. Уселись все. Олег с ловкостью необычайной сорвал вилкой с бутылки без хвостика накатанную металлическую пробку и мастерски, на бульк, разлил по пяти стаканам.
– А мне? – по-детски трогательно спросил Боря.
– Мое выпьешь, – ответил Олег.
– Ты же в завязке! А я и забыл! – опять же, как дитя, обрадовался Борис.
– За что пьем? – болтая свою дозу в стакане, поразмышлял Казарян.
– За то, чтобы было хорошо, братцы! – возгласил находчивый Семен.
– И сестры, – добавила Жанна и по-мужски сотку махнула всю.
Выпив, с коровьей грустью зажевали капусту.
– Спойте чего-нибудь хорошее, – попросила буфетчица.
– Я спою, – решила Жанна. – Александр Иванович твои, Лелик, песни не любит.
– А твои – любит? – подначил Олег.
– Он меня любит, а это важнее, – срезала его Жанна и тихо начала:
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит прощальная звезда…
…Давным-давно пел ему, Смирнову, эту песню милицейский генерал. Давным-давно. Сегодня утром…
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда…
Звучала песня, а потом совсем рядом взревел автомобильный мотор. Взревел и вдруг замолк. Замолкла и песня. В зал вошел шоферюга в пограничной фуражке и кирзачах, распорядился сурово:
– Матильда, пожрать что-нибудь и сто пятьдесят!
– Почему – Матильда? – удивившись, прошептал в ухо Роману Смирнов.
– Потому что она – немка, – спокойно разъяснил Казарян.
5
Два дела сразу делал Александр Иванович Смирнов: ловил рыбу и читал режиссерский сценарий того кинофильма, который сейчас снимался на берегах этой же реки, только километром ниже по течению. И еще беспрерывно зевал от аритмичного похмельного внутреннего дрожания. Следовательно, даже не два, а три дела делал Смирнов. Как Юлий Цезарь.
Заботливый и милосердный Сеня Саморуков разбудил его не слишком рано, когда все для рыбалки было подготовлено. «Газон», ведомый Сеней, домчал подполковника до трех удочек, воткнутых в прибрежный песок и поддерживаемых тремя рогатками, до плащ-палатки, расстеленной на песке, – предполагаемого ложа подполковника, до пойманных трех линьков, на кукане плескавшихся в мелководье, до полной четвертинки и пустого стопаря, припасенных для возможной опохмелки.
