– Не надо, Валентин.
– Не надо, так не надо. Я все думаю, Елена Николаевна, – я ведь думаю иногда – не послать ли нам в вашу усадебку новую команду. Приведем в чувство мужичков, приберем и обставим дом, и заживете вы там помещицей.
– Валя, что тебе нужно? – недобро поинтересовался Мокашев.
– Ничего. Обход делаю. Знакомых всех обхожу. Свободный вечер и скучно чевой-то. А вам, значица, нарушил интимный суарэ. По какому поводу сей интимный суарэ?
– Я сегодня сделал предложение Ольге, и Ольга приняла его. Что еще тебя интересует?
– Ну, попал! Полный, выходит, я хам, – Кареев деятельно посерьезнел. – Позвольте поздравить вас и позвольте же удалиться.
– Спасибо. Удаляйся, – разрешил Мокашев. Кареев посмотрел на него непонятно и вышел. Слышно было, как он запел в коридоре Хорошим баритоном:
– Нас венчали не в церкви…
– Испортил все, мерзавец, по-мужски сказала Ольга. – Я пойду к себе.
– Посидите еще, Лялечка, для проформы попросила Елена Николаевна.
– Покойной ночи, Елена Николаевна, Ольга расцеловалась с ней и повернулась выжидательно к Мокашеву.
– Я провожу тебя. До свидания, мамочка, Мокашев поцеловал мать и вместе с Ольгой вышел.
– У двери ее номера они остановились.
– Ты сегодня у меня? – спросила Ольга.
– Нет. Именно сегодня – нет.
– Скажи честно, Жорж, ты боишься? Ты ответственности за меня боишься.
– Я этой жизни боюсь, Ольга. Будь она проклята, эта жизнь.
Он наклонился, поцеловал ей руку.
– Мы спасемся? – спросила она. – Мы душой спасемся? Бог не покинет, не покарает нас?
* * *
Кто-то потряс его за плечо, и он проснулся. Перед кроватью на стуле сидел Спиридонов и смотрел на него – ждал, чтобы проснулся.
– Ты зачем к Анне приходил? – невежливо осведомился Спиридонов.
Мокашев поморгал, потряс головой – приходил в себя.
– Ты снишься мне? – тихо поинтересовался он.
– Ты эту манеру брось: вопросом на вопрос. Зачем к Анне приходил?
– Я не к ней. Я шинель сшить хотел.
– А как догадался, что невеста она моя?
– Не знаю. Просто догадался.
– Ну это, полагаю я, ты врешь.
– Как ты попал сюда?
– Ножками. По крыльцу и в дверь. Твой холуй, надо думать, к бабе ушел.
– Зачем мучишь меня? Господи, и не застрелит тебя никто!
– Меня нельзя убить. Я – победитель, дурачок.
Так и разговаривали: Мокашев лежа под одеялом, в кровати, а Спиридонов сидя на стуле в полной боевой готовности.
– Считаешь, окончательно ваш верх?
– Насчет этого можешь не сомневаться. Ты Анну больше не тревожь, Георгий. Ладно?
– Ты кошмар мой, Яков.
