Потом он залез в колодец. На глубине около метра там есть перекладина, и вполне крепкая. Опустил за собой крышку и согнулся там, воображая, что они играют в прятки и она теперь ищет его. Начинает сосать сгущенку.
Хана знала: от него можно ожидать чего-нибудь в таком духе. Войдя в библиотеку, зажгла фонарик на предплечье и прошла к полкам, которые возвышались от пола до потолка. Дверь, ведущая из здания, закрыта, поэтому в коридорах никто не увидит свет. Только если Кип будет снаружи, может заметить ее через двустворчатую дверь.
Она медленно идет, время от времени останавливаясь, ища среди итальянских книг, преобладающих на полках, какую-нибудь случайно купленную былыми хозяевами виллы английскую, которую можно почитать пациенту. Ей нравились эти книги в итальянских переплетах – фронтисписы, цветные иллюстрации, защищаемые папиросной бумагой, их запах, даже хруст, когда вы открываете их слишком быстро, как бы ломая невидимые косточки…
Она снова останавливается.
«Пармская обитель»[86].
«Если я справлюсь со своими трудностями, – сказал он Клелии, – нанесу визит в этот живописный уголок Пармы, а вы не соблаговолите ли запомнить имя: Фабрицио дель Донго».
В дальнем углу библиотеки на ковре лежал Караваджо. В темноте ему казалось, что левая рука Ханы излучает свет сама по себе, будто намазана фосфорной смесью, и его по-разному отражают переплеты книг, темные волосы, ткань платья и закатанный рукав на плече.
Он вылез из колодца.
Круг света диаметром около метра, который исходил от ее руки, на несколько мгновений исчез, и Караваджо показалось, что между ними пролегла целая долина тьмы.
Хана взяла книгу в коричневом переплете. Когда она двигалась, одни книги появлялись, другие исчезали.
Девочка, безусловно, повзрослела. И сейчас нравилась ему больше, чем в то время, когда она была всего лишь милой доченькой своих родителей. То, какой была сейчас, было ее решением: она сама сделала себя такой. Он чувствовал: если бы встретил Хану где-нибудь на европейской улице, не узнал бы. В ту ночь, когда пришел на виллу и впервые увидел ее здесь, он был шокирован, но постарался не показать этого. В ее аскетическом лице, которое показалось холодным, была резкость.
Теперь он понял, что за последние два месяца привык к ней – именно к такой. С трудом верил, что ему нравилось ее преображение. Несколько лет назад пытался представить себе, какой она станет взрослой, и наделял будущий образ качествами, взращенными на питательной среде ее тогдашнего окружения. Тогда ему грезилась отнюдь не эта прекрасная незнакомка, которую можно было любить еще больше, потому что она была сделана совсем не из того, что он ей пророчил.
