Три дня просидел бедный парень в тёмном сыром чулане. В ответ на все вопросы он глупо улыбался и твердил всё одно и то же.
Первые листовки он нашёл, вторые купил у "анашиста"[3] за три копейки, что раньше пирожки он не завёртывал.
Крысенков выходил из себя и требовал признания, что Мансур имеет связь с революционерами.
Хотя вызванные на допрос солдаты, опустив глаза, все как один подтверждали показания арестованного, ротмистр не прекращал дела. Ему нужна была жертва. Несколько месяце" он не вёл допросов сам. В одни из апрельских вечеров, когда пряный запах акации дурманит голову, а тёмные ночи дышат тайной и лаской, Крысенков сидел в своём кабинете, медленно потягивая коньяк из серебряного стаканчика. Неожиданно открылась дверь, в неё протиснулся толстый полковник. Несколько дней назад полковник поднялся с постели после мучительных припадков острой боли и печени.
Ротмистр встал.
— Прошу, полковник, в кресло. Не угодно ли? — Он указал на коньяк.
Полковник, вздохнув, облизнул пересохшие губы, сказал с сожалением:
— Запрещено строжайше. Ни спирта, ни волнений. Полное спокойствие.
— В наше-то время? Мудрено выполнять такие предписания.
— Подумайте, как нелепы врачи. С одной стороны — война, сын попал в плен, с другой — революция как на дрожжах поднимает все слои общества, а они — полное спокойствие…
— Революцнонеры-то обнаглели…
У полковника заблестели заплывшие глазки. Он плотоядно улыбнулся. Понизив голос, спросил:
— Сцапали кого-нибудь? Что они замышляют?
— Замышляют празднование Первого мая. Железнодорожные мастерские бурлят. Листовками наводняют город. Неуловимы, черти. Сцапали — так, мелочь, плотва.
Помолчали, каждый думая о своём. Наконец полковник спросил шёпотом:
— А позабавиться с кем-нибудь есть?
Крысенков окинул своего начальника пренебрежительным взглядом.
— Развлечься хочется? А потом будете труса праздновать как прошлый раз?
— Так это, того… Тот русский был. Рабочие шум и гам подняли… А вы бы этими, аборигенами, забавлялись, бессловесный народ, покорный…
Ротмистр, прищурившись, смотрел на лампу, казалось, что-то обдумывал. Потом, вздохнув, проговорил:
— Что же, потешу вас. Попался гусь, листовки распространял.
— Серьёзно? — полковник насторожился.
— Какое! Глуп, бестолков, по-русски — ни бельмеса! Но… бечара[4], о нём никто не вспомнит.
— Да ну! Давайте, давайте его!..
Ротмистр нажал кнопку настольного металлического звонка, тот резко заверещал. В кабинет вошёл степенный вахмистр и вытянулся у двери.
