Подали жирный плов из молодой баранины. Ароматный пар защекотал ноздри, возбуждая аппетит.
Обильный ужин и десяток пиал мусалласа сморили пристава. После нескольких чашек чая он отвалился на подушки и захрапел. Хозяин заботливо прикрыл его лёгким халатом. А волостной, поручив пристава музыкантам, позвал джигитов:
— Седлать, живо!
Была глухая ночь, когда волостной очутился перед запертыми воротами. Он не стал стучать, как обычно.
— Слушай ты, — ткнул он черенком камчи джигита, — лезь через забор и тихо открой калитку.
Парень встал на седло и ловко перемахнул на другую сторону. Через минуту волостной был во дворе. Бесшумно прошёл в калитку, ведущую в сад.
Но едва вышел из кустов, как почувствовал сильный удар палки по спине и услышал голос старика караульщика:
— Кто?
Волостной оттолкнул сторожа и в два прыжка очутился на айване. Толкнул раму окна, сорвал её с лёгкого шпингалета и впрыгнул в комнату.
Как буря, ворвался Сеид Назар в комнату своей третьей жены. Слабый огонёк ночника освещал спавшую у стены молодую женщину. Чёрные косы разметались вокруг разрумяненного сном лица Тамили. Она дышала ровно, полуоткрыв полные красные губы. Обожгла мысль: разомлела после объятий любовника.
Не помня себя, подскочил к спящей и пнул её сапогом.
Дикий крик огласил ичкари. А муж уже молотил кулаками испуганную женщину, таскал её за косы, сатанея от бешенства.
— Опомнись, Ходжа! Где благочестие твоих отцов? — раздался гневный голос.
Сеид Назарбай очнулся. Перед ним с лампой в руке стояла мать. Платок, покрывавший голову, спустился на плечи, волосы поблёскивали серебром, глаза метали гневные искры.
Он бросился вон из комнаты.
Мутный рассвет постепенно яснел за окном. Кое-где слышалось чириканье воробьёв. Чуть слышно проворковала горлинка и смолкла.
Сеид Назарбай сидел в своей комнате, облокотясь на подушку, тянул едкий дымок кальяна.
Дверь открылась, вошла мать. Лицо бледное, глаза печальные.
— Ходжа! — Она всегда называла его так, когда была недовольна сыном.
Он смотрел вопросительно. Мать повторила:
— Ходжа… Ты всегда был несправедлив и жесток к Тамиле, этому кроткому существу. За что ты терзал её сегодня?
— Вай, госпожа, вы же знаете: женщину надо бить, чтобы она помнила власть мужа…
— Вины за ней никакой не было…
— Потому и не было, что бил.
— Почему не избивал других жён?
— Дашь тумака, а потом целый день визг, крик, слёзы, жалобы.
— А Тамиля была послушна и покорна… Увял цветок нашего дома, Тамиля умирает…
