— Папка, как она тебя любила… Незадолго до смерти говорила: "Витя мою жизнь озарил. Хотя я страдала, беспокоясь за него, но ведь в таких страданиях тоже счастье…"
В лампе выгорел керосин, она стала чадить.
— Пора на отдых, завтра дел уйма, — проговорил Ронин, вставая.
На Абрамовском бульваре чинары и акации разметали запушённые снегом ветви, образуя белый свод.
Хмурое небо, серое от облаков, низко нависло над вершинами деревьев. Зимнее солнце нырнуло в косматую тучу. Дали сразу погрузились в голубоватую мглу, и очертания предметов расплылись.
"Как разрослись эти деревья", — думал Ронин, медленно шагая по протоптанной в снегу стёжке.
На память приходило далёкое время, когда этот бульвар приказал разбить генерал Абрамов. Ронин был тогда молодым безусым офицером. Его крепко полюбил молодой арбакеш Насыр. Где-то он?
Погруженный в воспоминания, Ронин не слышал скрипа снега под ногами шедших за ним двух люден. Но вот слух уловил гортанную речь:
— Говорю тебе, он это. Много лет прошло, изменился, а сердце подсказывает.
Ронин оглянулся. Его глаза встретились с глазами высокого седобородого человека. Запахнув халат, тот шагал вместе с юношей лет двадцати, разительно похожим на пастуха Насыра.
Светлое чувство радости наполнило Ронина.
— Насыр Ашуров? А с ним его сын. Не так ли?
— Ой, тюряджан, аллах послал мне радость на старости лет, встретил тебя. Я опять молод.
Насыр остановился, по обычаю обхватил обоими руками живот и низко поклонился.
— Это мой сынок Кадыр. Он в типографии работает, грамотный, по-русски говорит хорошо…
Ронин обнял старика и пожал руку Кадыру. Спросил парня, знал ли он по типографии Морозова, который был арестован в Ташкенте и выслан.
— Михаил Владимирович меня многому научил, — взволнованно ответил Кадыр. — Всё шутил: годик поработаю, взбаламучу болотце, а потом на отсидку и высылку. Немного ошибся, два года пробыл в Туркестане, а какие дела делал… — взволнованно говорил Кадыр.
— Что-нибудь знаете о Намазе? — продолжал интересоваться Ронин. — Кто он? Разбойник или революционер?
— О, Намаз — святой человек, — включился в беседу старик. — Недавно погиб. Он был бедняк и всегда повторял слова Мухаммеда, да славится имя его. Он говорил: "Нищета — моя гордость…" За народ стоял святой.
— Ну, други, мне пора…
Простившись, Ронин подошёл к угловому дому, в котором помещался Стачечный Комитет, и позвонил.
— Вот кстати! — воскликнул член комитета Волков, хорошо знавший Ронина.
— Забастовка объявлена. Все железные дороги бастуют. Из Ташкента прибыл поезд с делегатами.
