— Надеюсь, вы там будете земледельцем, как и мы? — спросил Гордона Шухман.
— Конечно, — ответил Гордон.
Он помолчал и робко сказал:
— У меня как будто есть призвание. Я — скульптор.
— Очень хорошо! — воскликнул Шухман. — Нет, что я сказал! Очень плохо! Скульптура — это потом… сейчас наша родина нуждается в земледельцах… в земледельцах и капитале. Но капитал привезут другие, а мы с вами должны отдать наши руки.
— Я могу заниматься и скульптурой, и земледелием.
— Нет, не сейчас, — возразил Шухман. — В первое время надо обо всем забыть… И вот такие штуки тоже выкиньте из головы.
Он показал на Эмму Зегер. Она, не переставая, улыбалась приказчику, а тот обмахивал ее веером, острил, угощал леденцами.
— Куда он едет? — спросил Гордон.
— Бежит! От советской власти! В Константинополь!
— Он же не коммерсант, а приказчик.
— Он больше чем коммерсант, — ответил Шухман. — Посмотрите на его конфетную красоту. Вот его коммерция. У него была в Одессе богатая старуха. Вы думаете, ему мало перепало от нее? И разве большевики ему могут обеспечить новую старуху с деньгами? Как вы полагаете?
— Мне никогда не могла бы понравиться такая женщина, — сказал Гордон.
— Забудьте! — вскричал Шухман. — Все подобное забудьте!
Через три дня, когда Цигельницкие, оставшиеся дома, уже исполняли трудовую повинность и таскали шпалы для строящейся узкоколейки, пароход «Биконсфильд» остановился на яффском рейде. Сверху бросили якорь. Качаясь на большой волне и обходя скалы, подплывали к пароходу шлюпки.
Гордон увидел зеленый сад на отлогом каменистом холме. Это была Яффа. Темнела листва апельсинных рощ, шли караваны осликов-водовозов, и выплескивалась из лоснящихся бочек вода. С холма сбегали к морю узкие и путаные улицы. Гордон видел плоские и куполообразные крыши, иногда минареты. Это была Яффа. Проскакали арабы в белых бурнусах и завязанных углом головных уборах, шли к колодцу босые феллашки; одна из них отдыхала под зонтом; пальмы. Это была Яффа. На солнце сидела группа старых евреев в черных сюртуках, мимо них быстрой походкой прошел английский солдат, и куда бы Гордон ни посмотрел, он видел белые домики, плоские крыши, темную зелень садов и зонты пальм. Яффа!
Среди плоских крыш и белых лачужек он заметил большой, в несколько этажей, европейский дом.
Шухман сказал:
— Я знаю этот дом. Это — убежище для халуцим[13].
