2 февраля Каляев увидел в карете великого князя, его жену великую княгиню Елизавету и детей — Павла, Марию и Дмитрия. Он опустил бомбу и отошёл.
4 февраля.
«Подъезжая к Каляеву, я склонился в пользу первого решения и, когда он сел ко мне в сани, я, рассказав ему об отказе Куликовского, предложил отложить дело. Каляев заволновался:
— Ни в коем случае… Нельзя Дору (Дора Бриллиант заряжала бомбы) ещё раз подвергать опасности… Я всё беру на себя.
(…) Каляев:
— Неужели ты мне не веришь? Я говорю тебе, что справлюсь один.
Я знал Каляева. Я знал, что никто из нас не может так уверенно поручиться за себя, как он. Я знал, что он бросит бомбу, только добежав до самой кареты, не раньше, и что он сохранит хладнокровие. Но я боялся случайности. Я сказал:
— Послушай, Янек, двое всё-таки лучше, чем один… Представь себе твою неудачу. Что тогда делать?
Он сказал:
— Неудачи у меня быть не может.
Его уверенность поколебала меня. Он продолжал:
— Если великий князь поедет, я убью его. Будь спокоен.
(…) Я принял решение: Каляев шел на великого князя один. Мы слезли с саней и пошли вдвоем по Ильинке к Красной площади. Когда мы подходили к Гостиному двору, на башне в Кремле часы пробили два. Каляев остановился.
— Прощай, Янек.
— Прощай.
Он поцеловал меня и свернул направо, к Никольским воротам».
«Когда я вышел на Кузнецкий мост, я услышал отдалённый глухой звук (…) Внизу, у Иверской, нам навстречу попался мальчишка, который бежал без шапки и кричал:
— Великого князя убило, голову оторвало».
«Против всех моих забот, — пишет Каляев в одном из писем к товарищам, — я остался 4 февраля жив. Я бросал на расстоянии четырёх шагов, не более, с разбега, в упор, я был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывалась карета. После того как облако рассеялось, я оказался у остатков задних колёс. Помню, в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку. Я не упал, а только отвернул лицо. Потом увидел шагах в пяти от себя, ближе к воротам, комья великокняжеской одежды и обнажённое тело… Шагах в десяти за каретой лежала моя шапка, я подошёл, поднял её и надел…
(…) “Держи, держи”, — на меня чуть не наехали сыщичьи сани, и чьи-то руки овладели мной. Я не сопротивлялся».
«Мы поехали через Кремль на извозчике, и я задумал кричать: “Долой проклятого царя, да здравствует свобода, долой проклятое правительство, да здравствует партия социалистов-революционеров!” Меня привезли в городской участок… Я вошёл твёрдыми шагами. Было страшно противно среди этих жалких трусишек… И я был дерзок, издевался над ними.
