Он прошёлся по улице деревни, всматривался и выискивал нужные дома. Таких домов, которые если и покосились, то совсем немного, было только три. И один из них казался во многом действительно хорошим. Чуть ровнее других, с целым окном, почти скрытым за травой. Мрачная крыша из соломы и лавочка рядом с дверью.
Уставший путник подошёл к двери и замер. Тяжело вздохнул, собираясь с духом, а после толкнул дверь. Та скрипнула, но раскрываться не стала. И радость, и печаль, точно схватившись за руки, заглянули в гости. Чувствуя сомнение, он вновь навалился на дверь. Она словно упёрлась в преграду и ни по чём не желала раскрываться. Мужчина раз за разом, едва отдышавшись, начинал борьбу с непреодолимой стеной из добротных досок. И в какой-то момент, когда разум говорил: «Это бессмысленно» — , к нему в гости нагрянула злоба.
— Ну, сволочь! — рявкнул мужчина, отступая на пару шагов. — Ну я тебя! — зло кинул, бросаясь на дверь плечом.
Дверь поддалась неожиданно легко, — словно убрали преграду. И, влетев в дом, мужчина запнулся о порог и оглушительно рухнул на пол. Он уткнулся носом в грязный пол. На спину давил рюкзак, — слишком тяжёлый для уставшего человека.
Несколько раз он попытался встать на ноги, но был столь слаб, что не смог даже приподняться. Ему смертельно не хотелось двигаться, — просто закрыть глаза и уснуть.
«И будь что будет, — думал он, — мне уж всё равно».
И даже холодный, промозглый ветер, продиравший до ломоти в костях, не мог его вразумить. Незнакомая и глубокая усталость сковывало дряблое и слабое тело.
В какой-то момент, из-за неясной прихоти, человек приподнял голову и взглянул во внутрь дома. В неясном, лунном свете, мужчина увидел длинную комнату; с одной стороны стол, приставленный к самому окну, да опрокинутые рядом стулья; а с другой стороны печь. Он уставился на кирпичную, потрескавшуюся печь: огромная, чуть ли ни в половину дома длиной.
Мужчина закрыл глаза, попытался уснуть, но не тут-то было! В его уставшем, воспалённом уме возник образ, как он сидит перед открытой топкой и подставляет огню дрожащие руки. В его воображение этот образ был столь правдоподобным, что мужчина перестал слышать посвист ветра, — его внутренний слух только и слышал потрескивание дров, да шум огня.
Он пытался торговаться с собой, убеждал себя, что это просто выдумка и только. Но всякий раз, настойчивая и назойливая мысль возвращалась и продолжала терзать его: «Там… в печи… там наверняка тлеют угли. И если что-нибудь подкинуть… хоть что-нибудь… обогреюсь!» И эти обрывочные, лихорадочные мысли совсем скоро полностью овладели им.
