— Смотрите, как я одет! А в камере холод собачий, зима, а одеяла вы не даете. Таким я был доставлен в зиндан месяц назад, когда дни еще были теплые. Мыла нет у меня, полотенца нет, зубы почистить нечем. И жрать мне хочется, жрать, а вашей баланды мне недостаточно. Все получают с воли чего-нибудь, только на мне мертвый запрет. Почему мне отказано в свиданиях?
— Это все у вас?
— В общем, да, если главного не считать: когда домой отпустите?
— Ну хорошо, свидание вы получите, а домой пока не спешите!
И стерлись снисходительные улыбочки. А почему, сейчас вы сами услышите!
— Итак, подследственный, будьте внимательны, — торжественно провозгласил Чингизов, впившись в меня гадючьими, крысиными глазками. — Читаю первое показание: «Я, Калантар Иешуа, водитель такси, выехал в ночную смену. Ближе к утру приехал к своему дому, так как время было пустое: ни вызовов, ни клиентов, прилег отдохнуть. Часов в шесть утра раздался в дверях стук, и меня арестовали». Ваша ли подпись под показанием? — спросит Чингизов.
— Моя, — скажу. — Все верно!
Он скажет «спасибо», дважды повторит «хорошо» и снимет со стола еще лист. Еще показание, скажет. Его дал уличный дворник, старик, — в то именно утро…
«Я, Рузыбай Хамдамов, уличный дворник, вышел на работу в пять тридцать утра. Сразу обратил внимание на легковое такси „Победа“. Увидел на земле человека и много крови. Человек хрипел и умирал. Я позвонил в „скорую помощь“, позвонил в милицию. Двадцать лет я отвечаю за участок от угла Первомайской до нижнего перекрестка Хамзы Хаким-заде Ниязи с Братской. Знаком со всеми домами и жителями. На такси „Победа“ работает водителем молодой человек из дома номер четырнадцать».
Я буду стоять на ногах обугленный, окаменевший, стоять буду вечность. Потом услышу, что с этой минуты следствие переходит в другую инстанцию. И Чингизов ударит рукой по столу:
— Вы обвиняетесь, Калантар, в убийстве…
— Кого же?! — закричу страшным голосом.
— Станислава Юхно, который в больнице скончался. Он, бедный, месяц уже в морозильнике, ждет, когда вы нас перестанете морочить. — И подмигнет по-холуйски двум близнецам: — Заскочим в морг для начала?
Мое отчаяние непомерно! В приступе страха сдираю весь этот хлам: присоски, клеммы, провода, в палату влетает Джассус, находит меня на постели жалким, плачущим, как ребенок, беспомощным: «Что случилось, дорогой Калантар? Вам плохо?» И я шепчу ему, обливаясь слезами: «Очень мне плохо, доктор, и будет еще хуже! Останьтесь, ради Бога, я слишком много вдруг вспомнил».
