Тропа привела их к большой оживлённой дороге, по которой в сторону осаждённого города шли пешие отряды, пролетали конные, гнали огромные стада овец и быков. Крики людей, рёв животных, громыхание бесконечных возов сплетался в один непрекращающийся гул. Отряд Догана смело влился в этот поток и, пристроившись за какими-то груженными большими мешками повозками, некоторое время беспрепятственно следовал к городу в клубах дорожной пыли, пока вдруг не был окружён и не оттеснён в сторону вооружёнными пиками всадниками. По особому покрою кафтанов и синим широким поясам Януш узнал военную полицию — чавушей. Острые наконечники пик грозно нацелились на башибузуков.
— Кто такие? — сурово спросил один из всадников, судя по всему, самый главный. На нём был дорогой расшитый серебряными нитями халат, а из-за пояса посверкивал рукоятью и ножнами украшенный драгоценными камнями кинжал.
— Господин, я и мои люди хотим записаться в славное войско султана, да хранит Аллах его дни, чтобы самим принять участи в священной войне против неверных, — осипшим вдруг голосом ответствовал выступивший вперёд Доган, склоняя в поклоне голову. Его шея побагровела от волнения.
— Ну что ж, Великому султану нужны храбрые люди, готовые положить головы во славу Всевышнего, — загремел в ответ всадник. — Надеюсь, твои люди из таких?
— Да, господин, мы хоть сейчас готовы драться! — вскричал Доган и задрал к небу свою взлохмаченную бороду.
Всадник заметно смягчился.
— Ну что ж, — весело осклабился он. — Тогда проходите. Кятибы запишут вас... Вехби покажет дорогу. Вехби!
От конного строя отделился один из чавушей и со словами: «следуйте за мной» неспешно затрусил в сторону лагеря...
В просторном шатре было тесно от сановных людей, и у телохранителей султана от духоты и ответственности вытягивались лица и соловели глаза. Пахло ковровой пылью, благовониями и ещё чем-то неуловимо сладким, приторным, порочным, рождающим смутные грёзы о юных тонкостанных наложницах, о гашишном дурмане, о чьих-то влажных от страсти очах...
Но, полноте, какие наложницы в военном лагере? Какой дурман и нега? Но чудилось, чудилось, мнилось: и влажный взгляд, и тонкий стан, и ещё шайтан знает, что...
Султан Мехмед восседал на шёлковых подушках в глубине шатра и цепким взглядом окидывал лица собравшихся. По правую руку от него располагались молодые сановники: преданные и злые до славы — они то и дело пытались поймать хозяйский взгляд, угадать настроение, по левую — расселись старики, служившие ещё отцу. Смиренно склонив увенчанные тяжёлыми чалмами головы, старики внимательно слушали, что говорил сейчас самый уважаемый и опытнейший из визирей, но султану казалось, что в белых бородах своих прячут они насмешливые улыбки.
