Этот перрон как магнитом притягивал. Если кто не поспевал к поезду, тому всю следующую неделю до самого воскресенья чего-то не хватало. Наконец оно приходило. На этот раз он спешил на станцию загодя, и, когда вдали появлялся паровозный дымок, грусть и тоску как рукой снимало.
Проводив поезд, как правило, шли танцевать в лес Киненье, оттуда вся долина Рифт-Вэлли видна как на ладони. На танцах главной фигурой был гитарист. Местные красотки вились вокруг него, одаривали лукавыми взглядами. Мужчины расплачивались звонкой монетой. Когда кто-либо «покупал танец», музыкант играл и пел только для него, воздавая должное щедрости славного сына досточтимой матери. А «заказчик» либо исполнял танец в одиночку, либо приглашал участвовать в нем ближайших друзей. Остальным разрешалось только смотреть. Эти неписаные правила соблюдались свято.
Бывало, танцы заканчивались потасовками. Это было в порядке вещей, и все к этому привыкли. Парни задирали друг друга обидными и оскорбительными песенками. Дрались группами, холм на холм. Табайцы в этих стычках неизменно одерживали верх, и все девушки доставались им. Девушкам нравились табайские парни, и они сдавались на милость победителей. На перроне же все обстояло иначе. Там никому бы и в голову не пришло затеять драку. И даже парень, поколотивший соперника в прошлое воскресенье и отбивший у него девушку, держался с противником как закадычный друг. Болтали, смеялись, откладывая объяснение до леса Киненье.
«Не было случая, чтобы я пропустил поезд, — вспоминал теперь Гиконьо. — Прошло столько лет, кажется, ничего этого и не было. Любил потолкаться на людях. И все же самым счастливым днем в моей жизни был именно тот, когда я опоздал к поезду…»
Гиконьо тогда плотничал в Табаи. Они с матерью были родом не из этих мест, но прижились прочно.
И никто из табайцев не корил их, что они чужаки. В Табаи Гиконьо попал еще младенцем, привязанным к материнской спине. Мать пришла сюда из окрестностей Элбургона, городка в Рифт-Вэлли. Его отец Варухиу работал исполу на фермах европейцев, был трудолюбив, жил в достатке и потому отбоя не знал от женщин. Жен менял часто — они ему быстро приедались. Чтобы спровадить опостылевшую, Варухиу донимал ее колотушками. Но Вангари была упряма. В конце концов Варухиу просто выгнал ее из дому, обрек с младенцем на бродяжничество. Вангари не пала духом. «Не перевелись еще добрые люди на земле кикуйю, — сказала она себе. — Варухиу надеется, что я умру с голоду. Но в любой хижине, где есть ребенок, мне не откажут в чашке молока». И, кинув гневный взор в сторону дома Варухиу, она села в Элбургоне на поезд и уехала в Табаи.
