— На первый случай пальто можно продать, — сказала вдруг Светка, скорее всего себе самой, и тихонько заплакала, потому что, закрыв глаза, увидела себя, жалкую и обездоленную, в одном платьице мокнущую под дождем. — Или… туфли. Пока не устроюсь куда-нибудь…
У нее задергались плечи — Света Канюкова, которую с таким нетерпением ждал театральный институт, пойдет работать куда-нибудь! Может быть, картошку сажать в колхозе? Или на рудник, камеронщицей? Господи, какая она несчастная, как ей не везет в жизни!
Наташка робко погладила ее вздрагивающую спину.
— Ну, потерпи дома, пока школа. Чтобы аттестат…
— А, все равно теперь, — слабо махнула рукой Светка. — Все равно прахом пошло…
— Тогда не уходи. Подумаешь…
Светка прикусила губу, упрямо покачала головой:
— Нет. Я… решила уже. Что уйду. Что не могу там. Дома.
Шмыгнув носом, она стала подолом вытирать слезы.
Всего несколько часов назад отцовский дом был удобным и теплым, единственным на свете. Маленькие горести и печали всегда можно было оставить на улице, захлопнув дверь перед самым носом. А сегодня она захлопнула за собой дверь, чтобы печали и горести остались в доме, в его холоде и неуютности. Почему так случилось?
Пожалуй, она не смогла бы этого объяснить толком.
Под окном, зимнюю раму которого поторопились выставить, зарокотал басок Филиппа Филипповича, ласкавшего обрадованную приходом хозяина собаку. Слышно было, как та повизгивает, а Сударев с деланной строгостью уговаривает ее отстать. И Светка почему-то подумала о своем Огоньке — что тот никогда не ластился к отцу.
Заплаканных Светкиных глаз вошедший Сударев не заметил, но выражение растерянности на лице падчерицы сразу же привлекло внимание. Взял ее шершавой рукой за подбородок, начинающие седеть брови поползли вверх.
— Ты чего?
По Наташкиным губам скользнула робкая улыбка, и девушка, устыдясь ее, отвернулась. Вместо подруги ответила Светка — встала и, тщетно пытаясь притвориться, будто ничего, собственно, не происходит, спросила:
— Филипп Филиппович, можно я у вас несколько дней поживу?
Тот посмотрел на нее, смешливо выпятив нижнюю губу.
— Жалко, что ли? — И вдруг посерьезнел, начиная понимать, что за просьбой Светки и Наташкиной растерянностью скрывается нечто большее, чем девчоночьи выдумки да фантазии. Но все-таки позволил себе пошутить. — А тебя что, клопы дома заели?
— Она хочет насовсем из дому уйти, дядечка! — испуганно объяснила Наташка.
Суда рев долго молчал, словно забыв о девушках. Мыл руки, потом усердно разминал папиросу. Прикурив, вплотную подошел к Светке и спросил;
