— Я тебе не про Бурмакина, а про себя говорил. Ты не путай.
— Да я же не о том, старина! Ты послушай: ведь если Канюков подскочил к лосю, когда тот еще дрыгал ногами, — значит, стрелявший не мог быть далеко. А если Канюков видел одного Бурмакина…
— Погоди, — оборвал следователя Александр Егорович. — Погоди, покуда не дойдем до места. Там след сам покажет. Зверь, парень, ранетый мог свободно откудова хочешь прийти. И на том месте, где Валька его нашел, помирать лёг.
— Сомнительно, — покачал головой Червиченко, ловя одновременно себя на том, что радуется доводам старика. Тому, что остается надежда на ошибку Канюкова, оправдывающую в какой-то мере безобразные Валькины слова.
Оставив спутников двигаться по лыжне, некруто сбегавшей в разложину, он свернул вправо. Заметив по солнцу направление, высмотрел внизу островок пихтача и, пригнувшись, понесся к нему, дав полную волю лыжам. Больше он не думал ни о Канюкове, ни о Бурмакине — только о том, чтобы не врезаться с маху в лесину. Не врезался, но, уже притормаживая внизу, схватил в объятья подвернувшуюся на пути сосенку, прижался щекой к шершавой, нагретой солнцем коре. Переводя дух, оглянулся на прорезанный лыжами след. Глубокая тень вытянулась по одному его краю, словно уронил кто-то наверху каплю лиловых чернил, а она сумела скатиться к самому подножию сопки.
Расставшись с сосенкой, Черниченко достал завернутый в бланк опросного листа манок на рябчика. Размотав нитку, повесил на шею. Потом заглянул в стволы ружья — не набился ли туда снег? Сейчас он попробует «стрелять рябка» старику, так и быть.
Но рябчики почему-то не хотели подлетать. Черниченко манил разными голосами — и петушком, и самочкой. Безрезультатно! Разок отозвался один где-то далеко-далеко, и все. Следователь перекинул ружье с плеча за спину и двинулся к следующему пихтовому островку. Сделал какой-то десяток шагов, и вдруг — фрр-рр-р — чуть не рядом вылетела из-под снега парочка и тут же, на глазах, потерялась в седой пихте на краю острова; словно шапки-невидимки надели!
На всякий случай Черниченко посвистал в манок, хотя знал, что вблизи рябчик отлично улавливает фальшь. Ответа, конечно, не последовало.
— Черти полосатые! — выругал он птиц и усмехнулся: «черти»-то ведь не полосатые, рябенькие!
Приготовив ружье, стал подходить к пихте. Подошел почти вплотную и снова вынужден был чертыхнуться — отсюда дерево просматривалось еще хуже. Задрав голову, передвинулся на три шага вправо, и опять — фрр-рр-р-р — еще один рябчик, разбрызгивая снег, вырвался из-под ног и укрылся на дереве. Черниченко сделал шаг, затем другой. Шум крыльев сзади заставил стремительно обернуться, но заметить он успел только, что оба рябчика с ближней пихты перелетели в глубину островка. В самую что ни на есть чащобу.
