— Говорят, лося опять убил. Разве не слышал?
— Говорят! — передразнил Заеланный. — Зря, Валя, не скажут.
Валька смотрел в сторону. Старик подождал, пытливо следя за ним из-под лохматых бровищ, и вдруг как-то обмяк, сжался:
— Эх, Валька, Валька! Глупая твоя голова, сынок! Бросил бы ты охотничать, вот что. Такое это дело, соблазн. Встретил в тайге зверя, не удержишься, трахнешь…
— А если я не трахал его? — недобро щурясь, перебил Валька.
— Это как то есть? — опешил Александр Егорович.
— А так… — Валька отвел глаза, безразлично махнул рукой. — Ладно, лишние разговоры это.
— Пошто лишние?
— Сам ведь говоришь, что зря не скажут.
— Это, брат, присловица есть такая.
— Черт с ней, — опять отмахнулся парень. — Все равно не докажешь правды.
Александр Егорович засопел, полез за кисетом. Скручивая козью ножку, заговорил, не глядя на собеседника:
— А я думаю — было бы что доказывать.
— Нечего мне доказывать, — сказал Валька и тоже закурил, стал жадно затягиваться. — Свидетелей нет. Ну, кто поверит?
— Может, путем расскажешь, чему верить надо?
— Бесполезно.
— Ну что ж, дело твое. К следователю, значит, пойдешь завтра?
Валька отрицательно помотал головой.
— Нет. Не пойду. Пусть пишет что хочет.
— Матку бы поберег, па-арень! — укоризненно протянул Александр Егорович. — Сходить надо, раз вызывают. Хуже, когда на машине за тобой приедут. Вовсе матка с ума сойдет.
— Ладно. Схожу, — подумав, сказал Валька.
— Так-то лучше. И мать успокой. Обскажи ей в чем дело, а то она невесть что думает.
— Нельзя ей рассказывать, — вздохнул Валька. — Она тогда такое устроит… Запросто под суд сама угадает!
— Да-а!.. Все могет быть, — пробормотал Александр Егорович. — Однако, парень, домой мне пора. Пойду.
И, уже надевая полушубок, повторил:
— Все могет быть…
Женщины встретили его тревожным, напряженным молчанием. Первой не выдержала Пелагея Бурмакина:
— Сказал что? Ай нет?
— Все могет быть, — ответил старик все той же вертевшейся на языке фразой и, словно просыпаясь, растерянно заморгал: — Тьфу! Сказал, что быдто бы сохатого опять. Да.
— Батюшки-светы! Полтыщи! Да пропади они пропадом, эти сохатые! Чтоб их и не было никогда, — запричитала Матвеевна.
— А Канюкова? Не он зашиб, нет? — робко спросила Пелагея.
— Об Канюкове не было разговора. Нужон ему Канюков…
— Слава царю небесному! Камень с сердца!
Под усами у Александра Егоровича мелькнула улыбка, хотя глаза продолжали смотреть сурово.
— Шла бы ты домой, царь небесный. Забыть уж про него пора, про царя. Лба ведь, поди, разу не перекрестила в жизни?
