Едва стихала перестрелка, как в невидимых кустах начинали свистеть соловьи. И откуда их бралось такое множество? Каждая ветка пела, как свирель.
— Ах, черт возьми! — проговорил кто-то в темноте. Я так и не понял, понравилось ли ему соловьиное пение или внезапной болью защемило сердце.
За мной пришла машина. Всю дорогу перед моими глазами стояло отвыкшее от улыбки лицо Вашаломидзе.
Что стало с этим жизнерадостным имеретином? Но об этом я узнал несколько позже, на Тамани, после того как побывал в освобожденном селе Передоль. Там у могилы молодой казачки Марии я услышал имя моего земляка Ладо Вашаломидзе.
5
Из совхоза «Вторая пятилетка» только что выбили фашистов. Еще не остыли разбросанные по улице стреляные патроны, а из землянок, подвалов, из каких-то нор уже повылазили грязные, исхудавшие ребятишки. Словно чудом спасенные от беды зверьки, они вздрагивают от пережитых волнений, с опаской обходят трупы гитлеровцев и бегут на большой школьный двор, где бойцы собирают захваченное оружие.
— Петька! — кричит смуглый, со впалыми щеками мальчуган, усевшись верхом на ствол разбитой немецкой пушки. — Помнишь, она на той горе стояла? Нашими быками ее подняли, а потом быков зарезали.
За машинным сараем послышался звон ложек и котелков. Солдаты окружили окутанную паром походную кухню, на которой, точно архангел в облаках, стоял повар в белом халате.
Кое-где над саманными хатами совхозного поселка уже задымились трубы — хозяйки затопили печи, хотя одно вражеское орудие откуда-то из-за меловых холмов все еще бьет в сторону совхоза, бьет размеренно, скучно, вслепую.
Снаряды бесцельно долбят речку. Какой-то предприимчивый солдат наскоро смастерил из старой плетенки и шеста что-то вроде сачка и уже ловит за мостом глушеную рыбу.
Пока я добрался до палатки Вашаломидзе, поднялся ветер, пошел проливной дождь. Стемнело.
— Можно?
— Заходи, — послышался голос Ладо.
Палатку слабо освещала коптящая плошка. На земле было разостлано сухое сено.
Узнав меня, Ладо быстро поднялся и крепко тряхнул мою руку.
— Рад вас видеть.
— Ты один?
— Один. Алеша ушел за почтой. Верно, пережидает где-нибудь дождь.
Ветер рвал палатку. Ее отяжелевшая пола шлепала меня по спине.
— Давно вы у нас не были. Садитесь, пожалуйста, — сказал Ладо, расстилая на сене шинель.
— А знаешь, Ладо, откуда я сейчас?
— Не знаю.
— Я вчера был в Переделе.
— В Передоле?!
— Да… Я говорил с матерью Марии.
Он молча наклонился к каганцу и пальцами, которые, казалось, не чувствовали сейчас огня, долго поправлял фитиль. Потом тихо спросил:
