Машина отчаянно застучала, труба выбросила в ночное морозное небо целое облако вонючего дыма, обильно расцвеченного яркими большими искрами, чистый фейерверк.
— Боевая тревога! Комендоры, к орудиям!
Вообще-то орудие на тральщике такого типа было одно, но так было солиднее. Еще бы и про плутонги брякнуть. Как на крейсере…
— Заряжай! Ба-а-ковое! Залп!
— Как будто орудие у нас есть еще где-то! — не удержавшись, съехидничал штурман, привычно широко открывая рот, чтобы не оглохнуть. Маленькая пушка, а по ушам била от души, как настоящая. Выстрел звонко ударил, аж лафет присел. Тишина вокруг зазвенела латунью. Вспышка осветила палубу и даже ходовой мостик, ослепив Диму. От яркого пламени, вырвавшегося из ствола, все на мгновение потеряли из виду лодку. В глазах заплясали яркие круги — Заряжай! — в запале кричал командир. Хрен его знать, промазать было трудно, но и калибр орудия не давал надежд на серьезные разрушения толстого лодочного корпуса. Звякнула выброшенная гильза. Лязгнул патрон, бесцеремонно досылаемый затвором. «Вот бы хотя бы сто два, то есть — четыре дюйма. Как на эсминце! Или 75 миллиметров — на худой конец!» — успел помечтать Дима, «У немца-то — все сто пять, наверное, и 88 — на кормовой настройке!» — припомнил лейтенант строки из настольного справочника. Лодка стала стремительно погружаться, с заметным дифферентом на нос. Выдавливаемый тяжелой холодной водой, из клапанов вентиляции вырывался воздух. А вот уже и ее щучье блестящее тело, ускользающее в темные воды. Видна мокрая сталь, носовая стопятимилитровка уже почти скрылась под водой. Сработал боевой азарт. Вот он, — враг! Вот он, вражий стальной китяра!
— Тараним! Держись, кто за что может! — заорал командир истошным голосом, послышались вторящие ему вопли боцмана: — Ложись! Держись! Все пошло по — русски! Уничтожить супостата — а там — куда кривая вывезет! Пусть ему — хана, а нас Бог не выдаст — свинья не съест! Вот оно! Удар! Что-то где-то загрохотало, срываясь с креплений. Диму словно размазало о броневой щит ходового мостика. Штурман, не удержавшись у нактоуза, сначала с хеканьем врезался в дубовое ограждение мостика, и заскользил на правый борт, отчаянно ругаясь самыми непотребными словами. Потом он выпучил глаза от боли, и старался вдохнуть воздух, как выброшенная на песок рыба. Удар форштевня тральщика пришелся за ограждением рубки, вспоров легкий корпус и своротив второе орудие на кормовой настройке. Тумба лафета по-сиротски склонилась за левый борт. Ствол уткнулся прямо в набегавшую воду. Лодка тем временем скрылась в воде. Успели, гады! Как ни вглядывались — ни всплеска, ни блеска. Они остались одни. Машины заглохли, захлебнулись от такой встряски. Тишина окутала все вокруг.
