Я закатила глаза.
— Еще один, Питер. Но можешь обойти обе стороны улицы.
— Идет. Постой здесь. Я сейчас. — Он со всех ног припустил вверх по лужайке к ярко освещенному дому с ухмыляющейся тыквой-фонарем в окне. Трепещущий огонек свечи заставлял ее глаза и рот светиться.
Я стояла на тротуаре и смотрела, как он нажимает кнопку дверного звонка. Девочка в костюме Даши-путешественницы отворила дверь.
Дрожа, я обхватила себя руками. Ветер становился все холоднее. Он был сырой и промозглый, и грозил снегом. Месяц скрылся за темными тучами.
Становилось поздно. Я окинула взглядом улицу. Других собирателей сладостей не видать. У Питера одни конфеты на уме. Я-то знаю: дай ему волю, так он бы всю ночь по улицам шлялся.
Ну а мне хотелось прийти домой и согреться. А еще позвонить Регине и Каролине и извиниться за Питера — в десятитысячный уже раз за этот месяц.
Я стояла на тротуаре и смотрела, как он перебегает от дома к дому. Для него это важнейшая ночь в году. Важнее Рождества.
Едва придя домой, он перевернет мешок и вытрясет все сладости на ковер. Потом будет часами распределять, возводя кучки из шоколадных батончиков.
Он же больной, на всю головушку. Когда он был меньше, то иногда катался по полу среди своих сладостей, точно собака.
Разумеется, это было когда он еще был обаяшкой. Теперь он только считает себя таким.
Я смотрела, как он подбегает к последнему дому в конце квартала. Это был маленький квадратный домик, во дворе валялись два велосипеда. Открыла молодая женщина и протянула Питеру яблоко.
— Ни за что! — крикнул он. — Никаких яблок! — И отвернулся, прежде чем она успела кинуть яблоко в его мешок.
Затем он соскочил с ее крыльца и со всех ног помчался ко мне.
— Моника, нам нужно обойти еще квартал, — проговорил он, задыхаясь.
Я скрестила на груди руки.
— Питер, ты обещал, — сказала я. — Один последний квартал. Это он и был.
— Но… но… — затараторил он. — Видела же, как там вышло? Она пыталась всучить мне яблоко! А не конфету.
Я закатила глаза:
— Горе-то какое.
— Пошли, Моника. Не нуди. — Он потянул меня через дорогу.
— Уже поздно, — сказала я. — Мама и папа будут волноваться. Ты видишь, чтобы здесь еще кто-то ходил?
Он не ответил. Он бросился через дорогу и побежал вдоль высокой живой изгороди на углу улицы.
— Питер? А ну вернись! — закричала я ему вслед.
Но он уже скрылся в густой тени изгороди.
Где мы вообще находимся? Я никак не могла прочесть табличку на указателе. Уличный фонарь горел очень слабо. Без лунного света ничего нельзя было разглядеть.
