Потом я навел справку: в университете учится свыше трех тысяч татарских юношей и девушек. И еще справка: примерно четвертая часть научно-педагогических работников университета — татары.
* * *
Давно ушли последние экскурсионные автобусы. Опустела площадка перед воротами. Под вечер прошумел дождь, потом стихло, только капли падали с деревьев. В речке Ушне, подпертой плотиной и разлившейся прудом, неистовствовали квакуши. Рыболов, горбившийся в жестком дождевике, собрал удочки и, чавкая сапогами, поплелся домой.
По дороге за речкой бежали машины, на пригорке работали тракторы. Если бы не эти звуки нашего шумного века, то было бы, наверное, почти так, как в давние кокушкинские вечера.
Стало темнеть. Прорвался приемник или телевизор, включенный сразу на полный звук, и тут же конфузливо и неясно забормотал.
Но вот защелкал первый соловей. Вступил второй. Пошла перекличка летней соловьиной ночи. Соловьи пели в саду бывшей усадьбы доктора Бланка" После заката, когда садовая калитка закрывается за последним экскурсантом, это в Кокушкине самое тихое, спокойное место. Близко к полуночи небо разъяснило, и тихо шелестевшему саду недоставало лишь спокойной луны, чтобы посеребрила она пруд перед плотиной и влажные травы…
Я приехал в Кокушкино-Ленино первым рейсовым автобусом — в 4.50 утра он уходил от казанского автовокзала: хотелось застать в полях покой раннего летнего утра.
Казань оборвала многоэтажье окраин сразу — и в розовом тумане открылась всхолмленная распаханная равнина, сохранившая островки мелколесья, кое-где разлинованная лесными полосами. Вдоль шоссе тянулись деревня за деревней, большие, славно обстроенные. Наличники, броско окрашенные синей и белой красками, ворота с накладной, крашенной же резьбой говорили о достатке и досуге, о том, что здесь "живут справно".
Оглянулся с высокого холма: Казань как на ладони — трубы, дымы, башни, морская гладь.
На дорожных указателях замелькали названия татарских деревень. Старухи татарки, вышедшие по утренней прохладе кого-то встречать, стояли у дороги, укутанные в оренбургские пуховые платки поверх черных плюшевых жакеток.
Строго говоря, в природе давно не существует того, что было когда-то кокушкинским имением доктора Александра Дмитриевича Бланка. Большой дом — так его называли, хотя он вовсе не был большим барским домом, какой рисуется при слове "имение", — сгорел еще в 1902 году. Время не пощадило и флигель, где жили дети Ульяновых. Нынешний дом-музей воссоздан по рассказам и описаниям.
