— Тоже хороши сторожа! — подумалось Петьке, — хоть всех лошадей уведи!
Проскакал Петька по деревне, взбудоражил собак со всех дворов, прямо к милиционеровой избе. У окошка слез, постоял, подумал, прежде чем постучать:
«Мое ли дело тут ябедничать?»
Да вспомнил тут же, как соседка Дарья с синяками частенько ходила матери жаловаться, что муж пьяный избил; валенки пропил, шерсть пропил, скоро все хозяйство сведет на-нет. Проспится и сам не рад, а дорвется до самогону — поделать с собой ничего не может. Вспомнил и мужиков, искавших по деревне самогонный завод и ругавшихся на чем свет стоит.
— Хуже вора всякого самогонщик этот!
Мотнул головой Петька, постучал. Отозвался милиционер не скоро. Высунул голову в окно, насупился:
— Тебе чего, карандаш, надобно?
— Чу, Гаврила, чу! — вскочил Петька на под оконник, — чу! Я самогонщика нашел!
— Где? Кто такой? Врешь, карандаш, а?
— Дорофей это!
— Ну? — поду мал милиционер, — ну? Ежели Дорофей так, мори, верно! Где же это?
Рассказал Петька:
— Да скорее, скорее, Гаврила!
Милиционер одевался, говорил:
— Это он к празднику старается — не скоро кончит! А мы, карандаш, устроим ему праздник! Пойдем за понятого!
Вывел Гаврила кобылу из сарая, понукал ее; проснулась лошаденка, а как вскочил он на нее, так и совсем очнулась, даже закачалась под мужиком. Взобрался и Петька на своего Серого.
— Трогай! — крикнул Гаврила, — пошли! Я, Петька, этого дела, не оставлю! Я тебе награждение выхлопочу по закону что полагается!
А Петька не слышал, трепал шею Серого, думал, как соседка завтра ему спасибо скажет и улыбался потихонечку: хорошо без кладов, без домовых на свете жить — бояться нечего и ясно все на земле, как на ладонке.
Глава пятая. — Охота пуще неволи
Много было разговору в Костровке про Дорофея, а про Жука еще больше. Когда же выхлопотал Гаврила Петьке награду за открытие самогонщика, награду по-деревенски не малую — шесть рублей, так по деревне Петьке проходу не давали, пальцем показывали:
— Вот он, Петька Жук!
— Глядите-ка, Петька вдет!
Загордился Петька, надо сказать правду. Стоит, бывало, у ворот избенки своей, руки в карманы засунуты, штанишки завернуты, рукава по локоть засучены и посвистывает: удобно было свистеть, как раз спереди средний зуб выпал.
Мальчишки — народ завистливый. Ходят они около него, поглядывают, пристают:
— Расскажи про домового, Петька!
Свистнет только Жук в ответ:
— Никаких домовых нету! Враки все!
— А папоротники как цветут, Жук, а?
