* * *
Они сидели в холле за небольшим столиком у окна. Клерфэ посмотрел вокруг. — Это что, все больные?
— Нет, не все, есть и здоровые, они навещают больных.
— А, ну да! А те с бледными лицами, они больные?
Хольман рассмеялся. — Это здоровые, а бледные они, потому что только недавно оказались здесь. А вот те, загоревшие, это как раз больные, и они тут уже давно.
Официантка принесла стакан апельсинового сока для Хольмана и маленький графинчик водки для Клерфэ.
— Ты на долго? — спросил Хольман.
— На пару дней. Где мне тут можно остановиться?
— Лучше всего в отеле «Палас». Там отменный бар.
Клерфэ взглянул на апельсиновый сок. — А откуда ты знаешь про бар?
— Мы иногда заходим туда, если удается смыться.
— Что? Смыться?
— Да, иногда по ночам, когда хотим почувствовать себя здоровыми. Правда, это запрещено, но даже если на кого-то и накатит хандра, то это все-таки лучше безуспешной дискуссии с Господом о том, почему ты заболел. — Хольман достал из кармана пиджака фляжку и налил немного себе в стакан.
— Джин, — сказал он при этом. — Почти лекарство.
— Вам что, запрещают пить? — спросил Клерфэ.
— Полного запрета нет, но так проще.
Хольман снова засунул флягу в карман.
— Тут у нас в горах начинаешь вести себя по-детски.
У входа остановились сани, и Клерфэ увидел, что это были те же самые, с которыми он столкнулся на дороге. Мужчина в черной меховой шапке вылез из саней.
— Ты не знаешь, кто это? — спросил Клерфэ.
— Ты имеешь ввиду женщину?
— Да нет, мужчину.
— Это русский. Борис Волков.
— Из белых?
— Да, но в отличии от других он не бывший Великий князь и не бедный. Поговаривают, что его отцу удалось вовремя открыть счет в Лондоне, а совсем не вовремя — оказаться в Москве, где его и расстреляли. Жене и сыну удалось выбраться. Она, говорят, зашила в корсете изумруды величиной с добрый орех. Тогда, в семнадцатом году, еще носили корсеты.
Клерфэ рассмеялся. — Ну ты просто настоящее детективное агентство! Откуда ты все это узнал?
— Здесь очень быстро все узнают всё обо всех, — ответил Хольман с оттенком горечи в голосе. — Через две недели, когда закончится лыжный сезон, эта деревня превратится на все оставшееся время в самую настоящую дыру, где только и остается, что сплетничать.
В зал, напирая друг на друга у входа, вошло несколько одетых во все черное низкорослых людей. Они оживленно разговаривали о чем-то по-испански.
— Для такой деревни это уже международный уровень, отметил Клерфэ.
— А ты думал! Смерть еще не стала шовинисткой.
