Какое-то мгновение он стоял молча. Он понимал, что не должен был отвечать; но в то же время ему казалось чрезвычайно важным объяснить ей, что жить им обоим осталось совсем недолго, а время, к которому она сейчас относится с таким презрением, может стать вдруг для неё самой большой ценностью, когда останутся лишь последние дни и часы, и что она будет испытывать большое разочарование, вспоминая, как расточительно с ним обходилась, если это с ней уже не происходит — но ему также было понятно, что любое слово, какое бы он не произнес, может стать обыкновенной банальностью и не будет восприниматься спокойно, даже если и это будет правдой. Он опоздал. Его слова уже не трогали её, и с каждым мгновением, с каждым его вздохом она отдалялась от него. Он опоздал. Что же он упустил? Этого он не знал. Ещё вчера они были так близки, доверяли друг другу, а сейчас между ними встала стеклянная стена, как перегородка в салоне машины между водителем и пассажирами. Они могли ещё видеть друг друга, но никакого понимания уже не было — они слышали один другого, но говорили уже на разных языках, и все слова были для них пустыми. Изменить что-либо было уже невозможно. Внутри Лилиан всего за одну ночь выросла абсолютно незнакомая женщина, и она наполнила собой всю её сущность. Эта незнакомка чувствовалась в каждом взгляде и в каждом жесте. Изменить что-либо было уже невозможно.
— Adieu[10], Лилиан, — сказал он.
— Прости меня, Борис.
— Тем, кто любит, нечего прощать.
* * *
У Лилиан не было времени на долгие раздумья по поводу их разговора. Вошла сестра и попросила её пройти к Далай-ламе. От профессора исходил запах хорошего мыла и антисептического белья. — Вчера вечером я видел вас в «Горной хижине», — заявил он весьма резко.
Лилиан утвердительно кивнула в ответ.
— Вы ведь знаете, что вам запрещено выходить?
— Конечно, знаю.
Бледное лицо Далай Ламы покрылось розовым румянцем. — Следовательно, вам безразлично, соблюдаете вы распорядок или нет. Я должен просить вас покинуть санаторий. Возможно, вы найдете себе где-нибудь место получше, и оно будет больше отвечать вашим претензиям.
Лилиан ничего не ответила; ирония профессора была жестокой.
— Я разговаривал со старшей сестрой, — заявил Далай-лама, воспринимая её молчание как испуг. — Она сообщила мне, что это было уже не в первый раз, и что она вас уже неоднократно предупреждала. Однако вы не обращали на это никакого внимания. Такое поведение разрушает моральные устои санатория. Мы не можем больше терпеть, чтобы.
