— заметил Шарль Ней. — Забудь на этот вечер твое русское наследство, и вспомни лучше веселого отца-валлонца. Одевайся и идём!
— Я не стану переодеваться, пойду в пижаме!
— Иди в пижаме, только иди!
Долорес Пальмер жила этажом ниже и уже три года занимала настоящие апартаменты, состоявшие из спальной, гостиной и ванной комнаты. За это она платила больше всех в санатории, что вызывало к ней особое уважение, и она беспардонно пользовалась им.
— Для тебя в ванной припасены две бутылки водки, — заявила она Лилиан. — Ты где хочешь сидеть? Рядом с дебютанткой, которая отправляется в здоровую жизнь, или с остающимися тут чахоточными? Выбирай сама!
Лилиан огляделась. Картина была ей уже давно знакома: все светильники были прикрыты полотенцами, Борода отвечал за патефон, динамик которого был заглушен набитым внутрь бельём, а Лили-Стрептомицин сидела на полу в углу комнаты, потому что её чувство равновесия нарушалось лекарствами, которые она принимала, и она плохо держалась на ногах. Остальные расселись как попало с несколько искусственным, богемным видом детей-переростков, которые тайком сбежали из своих спален в столь поздний час. На Долорес Пальмер было надето длинное китайское платье с разрезами выше колена. Она источала трагическую красоту, которую сама не могла воспринимать, но которая обманывала её поклонников как мираж в пустыне. В то время, как те расточали себя в экстравагантных выходках, Долорес хотелось всего лишь простой мещанской жизни, до предела наполненной богатством и роскошью. Большие чувства наводили на неё скуку, но она, тем не менее, постоянно пыталась вызывать их в своём окружении и должна была с ними бороться.
Ева Мозер сидела у окна и смотрела на улицу. У неё как-то сразу пропало её счастливое настроение. — Она постоянно ревёт, — услышала Лилиан от Марии Савини. — Что ты на это скажешь?
— А с чего бы это?
— Спроси её сама; ты не поверишь, но она стала считать санаторий своим домом.
— Да, это мой дом, — ответила Ева Мозер. — Здесь я была счастлива. Здесь у меня друзья, а внизу я никого не знаю.
На какое-то мгновение все умолкли. — Но вы же можете остаться здесь, — заметил Шарль Ней. — Никто вам не запрещает.
— Как раз и запрещает! Мой отец! Для него слишком дорого, чтобы я оставалась тут. Он хочет, чтобы я получила специальность. Какую? Я же ничего не знаю и ничего не могу делать! А всё, что я знала и могла, я успела здесь забыть!
— Да, здесь всё вылетает из головы, — спокойно заметила Лили-Стрептомицин из своего угла. — Те, кто провел здесь пару лет, не годятся для жизни внизу.
