Уже несколько лет Лили была подопытным кроликом Далай Ламы, на котором тот изучал новые методы лечения. Сейчас он испытывал на ней стрептомицин. Она не очень хорошо переносила лекарство, но даже если бы Далай-лама прекратил лечение и выписал её, с ней не произошло бы того, что ждало Еву Мозер. Лили была единственной пациенткой санатория, которая родилась и жила недалеко отсюда и которая легко могла найти себе тут работу. Она была прекрасной кухаркой.
— Где я буду работать? — продолжала ныть Ева Мозер, охваченная паникой. — Стать секретаршей? А кто меня возьмет? На машинке я печатаю еле-еле! А люди они боятся секретарш, которые прошли через санаторий!
— Тогда нанимайтесь в секретарши к лёгочному больному, — прохрипел Борода.
Лилиан смотрела на Еву как на доисторическое животное, внезапно выползшее из-под земли. Она и раньше видела пациентов, которых выписывали, а те говорили, что лучше бы они остались в санатории. Но это был всего лишь вежливые реверанс в сторону тех, кто оставался, чтобы смягчить странное ощущение дезертирства, сопровождавшее выписку. Однако Ева Мозер представляла собой иной случай: она подразумевала именно то, что говорила. Она действительно была в отчаянии, потому что привыкла к санаторию и боялась снова столкнуться с жизнью внизу.
Долорес Пальмер подвинула рюмку водки Лилиан. — Тоже мне штучка! — пробурчала она и глянула с отвращением на Еву. — Что за манеры! Как она себя ведет!? Это же просто неприлично, правда?
— Я пойду, — заявила Лилиан. — Я это не вынесу.
— Не уходи! — попросил Ней и наклонился к ней. — Посмотри в окно! Какой прекрасный, мерцающий свет неопределенности! Останься! Ночь полна теней и пошлости, а ты и Долорес нужны нам как фигуры на носу галеона с рваными парусами, чтобы эта Ева Мозер не смогла растоптать нас своими кривыми ногами. Спой что-нибудь, Лилиан!
— Ещё чего? Спеть? Что? Может быть, колыбельную для детей, которые никогда не родятся?
У Евы будут дети! Много детей, за это не беспокойся! А ты спой лучше об облаках, которые больше никогда не вернутся, и о снеге, которые погребет наши сердца ту песню о сосланных в горы. Спой её для нас, а не для Евы, этой стряпухи, расплывшейся как медуза!
— Сегодня ночью нам потребуется темное, крепкое вино самопрославления, поверь мне. Да и безудержная сентиментальность лучше, чем горькие слёзы.
— Шарль раздобыл где-то полбутылки коньяка, — по-деловому доложила Долорес и двинулась на своих длинных ногах к патефону. — Поставь новые американские пластинки, Ширмер!
