— Да. — Ответила Лилиан и встала из-за стола. — Я даже готова осчастливить сегодня вечером Крокодилицу, чтобы не мешать счастью других. Улягусь вовремя в постель, паду в объятия Морфея. Спокойной ночи, Хольман!
— Что-то случилось, Лилиан?
— Ничего особенного. Просто мне скучно. Далай-лама сказал бы, что это знак хорошего состояния здоровья. По его теории, если кому-то действительно плохо, то у него не должно быть никаких мнимых признаков паники: ведь больной человек слишком слаб, чтобы проявлять их. Господь милостив, не так ли?
Дежурная сестра закончила свой вечерний обход. Лилиан сидела на своей кровати и пыталась читать. Спустя какое-то время она отложила книгу в сторону. Снова надвигалась ночь, а для Лилиан это означало мучительное ожидание сна, а потом кошмар внезапного пробуждения и момент невесомости, когда ты ничего не узнаёшь, даже свою комнату и саму себя, когда чувствуешь себя подвешенной в звенящей тишине и не ощущаешь ничего, кроме страха, этого липкого, смертельного страха, тянувшегося бесконечно долгие мгновения, пока снова не начнешь узнавать своё окно, казавшееся раньше скопищем крестов в хаосе теней, и окно снова становится окном, а комната — комнатой, и пока клубок из первобытного страха и беззвучного крика не вернёт тебя снова на короткое время в этот мир, тебя — Лилиан Дюнкерк.
Кто-то постучал в дверь. В коридоре в красном халате и тапочках стоял Шарль Ней. — Всё спокойно, — прошептал он. — Пойдем к Долорес! Там Ева Браун устроила свою отвальную.
— С чего бы это? Почему она не уедет без лишнего шума? На кой ей ещё устраивать прощальную вечеринку?
— Эта вечеринка нужна нам, а не ей!
— Вы ведь уже отпраздновали в столовой.
— Это, чтобы обмануть сестер. Идем, хватит ныть!
— Не хочется мне.
Шарль Ней опустился на колени у её кровати. — Пойдем, Лилиан, иначе ты не почувствуешь таинственность луны и её серебряного сияния, света мерцающих свечей! Если ты останешься у себя в палате, то будешь злиться, что сидишь в одиночестве, а пойдешь с нами — станешь злиться что пришла. Результат один и тот же! А по сему… пойдем! — Он прислушался, нет ли кого в коридоре, и открыл дверь. Там слышались тяжелые шаги. Мимо них проковыляла пожилая худоба. — Все уже пошли! Даже Лили-Стрептомицин! А вот Ширмер и Андрэ, уже подтягиваются!
Молодой человек, двигаясь в ритме чарльстона, толкал перед собой инвалидную коляску, в которой сидел старик по кличке Борода.
— Смотри-ка, даже мертвецы оживают, чтобы прокричать Еве Мозер Ave Caesar, morituri te salutant
