От этих мыслей Хо становилось тоскливо. Что может быть горше, чем разочарование в самом себе? Человек чувствует, что предназначен создать великие творения, которые должны стать целью и смыслом его жизни, а обстоятельства вынуждают изо дня в день растрачивать силы и талант в погоне за куском хлеба. Может быть, оставить семью, чтобы развязать себе руки, бросить жену и детей на произвол судьбы? Оправданна ли такая жертва во имя служения искусству? Он не раз задавал себе подобный вопрос и не раз вспоминал изречение какого-то философа: «Чтобы стать сильным, нужно научиться быть жестоким и беспощадным». Нет, этот путь не для него! Допустим, он пожертвует любовью, любовь эгоистична, но можно ли отбросить жалость? Вероятно, он слишком мягок, слабохарактерен, даже зауряден, но он ведь человек… Человек, а не животное. Нельзя думать только о себе. Сильный не тот, кто ищет, на чье бы плечо опереться, а тот, кто подставляет собственное.
«Ну какой я мужчина, если не в состоянии прокормить жену и детей? К чему такой человек может стремиться, на что надеяться?» Он старался утешить себя: «Ничего. Пусть я потеряю несколько лет, зато скоплю денег, и Ти сможет начать какое-нибудь дело…»
Нет! Никогда не будет у Ти даже крохотного капитала. Очень уж нелегка их жизнь. Но дело не только в деньгах. Не успел подрасти первый ребенок, как родился второй. Малыши вечно плакали, постоянно болели, и им надо было без конца покупать лекарства. Забота о детях отнимала у жены все время и силы, где уж тут было думать о том, чтобы она занялась каким-нибудь делом! Хо из кожи вон лез, стал очень раздражительным, но свести концы с концами никак не удавалось. Его приводил в бешенство детский плач, от которого он не знал ни минуты покоя, не мог ни читать, ни писать. Постепенно он стал ворчливым и злым, был груб с женой, с детьми, с посторонними, сердился на самого себя. Часто, не в силах выносить гнетущей атмосферы в доме, Хо вскакивал и, подавляя рыдания, с глазами полными слез, выбегал на улицу. Он бесцельно бродил по городу, а когда свежий ветер охлаждал его разгоряченную голову и приступ отчаяния проходил, Хо сворачивал в первую попавшуюся винную лавку, выпивал там стакан пива или лимонада и, разыскав кого-нибудь из друзей, заводил с ним разговор о литературе, о новых книгах, о начинающих журналистах, чьи имена лишь недавно появились в газетах и журналах. Хо излагал приятелю свои планы, которым — он сам это прекрасно знал — никогда не суждено осуществиться. После этого он умолкал, погрузившись в мысли о книге — мечте своей молодости, — он задумал ее много лет назад. В такие минуты Хо выглядел мрачным, замкнутым, словно каторжник, что проводит вечер в одиночестве и, глядя на клубы табачного дыма, тоскует о родных краях.
