— Так вот ты кто?! — захрипел офицер, поднимаясь из лужи. — Поднял руку на слугу его королевской милости?! — И, отряхнувшись, подошел к Джорди и ударил его кулаком в переносицу. Кровь и слезы смешались с грязью, и лицо мальчика стало неузнаваемым…
Избитого Джорди и его односельчан румынские солдаты привели к сельскому правлению, где их ожидал перепуганный насмерть староста. Подойдя к молдаванам, офицер вынул из кобуры револьвер. Кавалеристы стали позади сомкнутой шеренгой.
— Так-то вы встречаете слуг Румынии-матери?! — воскликнул офицер, краснея как рак. — Мы пришли к вам по приказу короля, чтобы освободить от красных душегубов, пришли, чтобы дать Бессарабии, нашей кровной сестре, мир и порядок, а вы?! Вы встречаете нас так, как этот щенок?!
Толпа молчала. Все были потрясены расправой с подростком, и не нашлось никого, кто бы сказал слово.
— Что же, онемели?! — насупился офицер. — Или впрямь за большевиков стоите?!
Враждебность молдаван уязвила румына. Ноздри его раздулись, и он крикнул кавалеристам, указав револьвером на Джорди:
— Выпороть паршивца! Да так, чтоб почувствовал каждый!
Из шеренги выбежал дюжий плутоньер[19] с нафабренными усами. С рабской поспешностью он подбежал к Джорди, ухватил его за голову и, с силой пригнув к земле, растянул у ног офицера. Затем кивнул двум солдатам, и те, опрометью выбежав из строя, уселись на голове и ногах Джорди.
Много раз деловито взвизгивал в воздухе шомпол, опускаясь на обнаженную спину Джорди, но он упорно молчал, судорожно вздрагивая при каждом ударе.
Молдаване в просторных кожухах зажиточных, в заплатанных чимерках[20] бедноты и в шинельных обносках фронтовиков молча сгрудились в отдалении.
Когда запоротого до бесчувствия Джорди окатили водой, к месту истязания прибежала его мать. Завидев сына, распластанного на грязном снегу, она неистово закричала:
— За что?! За что убили, душегубы проклятые?!
Дорогу к сыну преградил офицер. В отчаянии мать рванула на себе волосы, оглашая воздух причитаниями.
И когда не помогли ни просьбы, ни мольбы на коленях, она тихо опустилась на землю, и ее ослабевшее тело застыло в неподвижности.
Жестокость офицера гневом отозвалась в сердцах молдаван.
— Что же, ваше благородие, — закричал фронтовик Ведрашко, — человека за скотину считаете?! Изуродовали мальца и даже прибрать не велите?!
Лицо офицера вытянулось, затем исказилось в притворной улыбке. Он шагнул к толпе и уставился на Ведрашко:
— Вот ты где?! Сам обнаружился, товарищ большевик?! — И офицер, медленно отведя взгляд от Ведрашко, подмигнул плутоньеру.
