Внук охотника | страница 39
Ощупал себя Мичил. Чувствуются ушибы, но руки-ноги целы. Поднялся осторожно. Теплилась робкая надежда: «А вдруг Николай все-таки жив. Сидит вот так же на камнях. Ждет…»
— Николай! Николай!
Бегал по каменному острову и, всматриваясь в берега речки, видимые далеко, до поворота, все кричал, трубил, сложив рупором около рта ладони.
«Нет Николая. Только что был человек, товарищ. И вот нет его. Убила о камни, утопила коварная горная речка».
И вдруг Мичил подумал, что речка не только убила Николая. Она и ему приготовила медленную жуткую смерть. С этого острова ему ни за что не выбраться через адские водовороты. Здесь, на голых камнях, сколько он может быть без пищи, без огня? Лучше уж было умереть от зубов волка. Даже под ножом Кривой рожи. Или мгновенно, как Николай, который не успел опомниться, а бешеный водоворот уже закрутил, ударил о скалу…
И опять, как тогда, когда понял, что заблудился, что остался один на один с беспощадной горной тайгой, Мичил безудержно и горько заплакал.
Солнце бродило где-то за скалами. Когда оно появлялось, то для Мичила начиналась пытка: здесь, на камнях, которые быстро раскалялись, невозможно было укрыться от палящих лучей. Мичил с тоской и надеждой ждал вечера. Но как только солнце зашло, стало так холодно, что дневная жара казалась теперь великим благом. Лишь на рассвете, когда солнце еще не было жарким, но и холод ушел, Мичил полузабылся легким пугливым сном. К нему опять пришли сновидения. И временами такие четкие, что казалось, все это происходит наяву, а не во сне.
Он вдруг видел себя поздней весною, когда в лесах подает первый голос кукушка. Какими радостями природа одаривает в эти дни человека! Россыпи ярких цветов, неумолчный птичий гомон. Прячутся по опушкам зайчишки, появившиеся на свет в марте. То-то веселье: спугнуть серого и чуть не поймать его голыми руками.
Вдруг виделось ему, как в крикливой ватаге, обгоняя других, сбрасывая на бегу рубашку, мчится он к берегу теплой протоки. Купание. Кто нырнет дальше? Кто кого обойдет саженками?..
На летние каникулы из Москвы должен приехать старший брат. Весь интерес к ребячьим забавам пропадает. Сторонясь приятелей, бродит Мичил, вглядываясь и вслушиваясь в тайгу, подступающую со всех сторон к избам наслега, родного села. Если бы это была зима, сдвинув набок шапку, стоял и слушал, слушал: не раздастся ли в оглушающем беспредельном таежном безмолвии скрип санных полозьев. И даже мороз, вдруг иголками впивающийся в незащищенное ухо, заставлял бы спрятаться под теплой шапкой ненадолго: лишь чуть отойдет отмерзающее ухо и опять, красное, распухшее, выставится — слушает.
