— Здарасте… — бурчу себе под нос, усилием воли выгоняя из головы утреннюю сонливость.
— И тебе не хворать, — негромко, чтобы не разбудить остальных, говорит незнакомец. — Откуда к нам?
— А вы, собственно, кто?
— Ну, можешь считать меня местным старостой, — без особых эмоций отвечает на, не слишком, но, всё же, дерзкий вопрос. — Так, откуда?
— С окраины, там, где рынок.
— Ммм… — безучастно мычит мужик. — А чего ушли?
— Бандиты, — пожимаю плечами.
— Ясно. А сами-то кто?
— Просто люди.
— Простых людей сейчас нет почти. Простые, вон, — кивает на чумазую парочку, практически вплотную прижавшуюся к бочке у противоположной стены, с уже догоревшими дровами, но всё ещё хранящей некоторое тепло, — третью неделю здесь переламываются.
— Переламываются?
— Ага. Наркоманы. Для «вмазки» людей грабили, теперь скрываются. А вы на наркоманов не похожи. Да и не ходят они такими толпами. Так, чего вам в городе не сиделось? Вы же, системные, это сразу видно…
— Так получилось… — отмахиваюсь и замолкаю. Мне нечего больше сказать и мужик, кажется, это понимает.
— Меня Спиридоном зови, — через паузу нарушает он тишину, — можно просто «Спиртом».
— Спиртом? — удивляюсь. — Бухнуть любитель?
— Сейчас все бухнуть любители. Уже пятьдесят лет поколение «любителей» наша страна воспитывает. Нет, — качает он седой головой, — просто прозвали меня так. Не знаю почему. Может потому, что Спиридон — слишком длинное имя, а все стали такими ленивыми…
— Понял. А я — Игорь, — протягиваю руку и жму широкую ладонь собеседника. — Там, — киваю за плечо, — Сергей, Лиза с сыновьями. Старший — Лёша, младший — Димитар. А это, — указываю пальцем на храпящего Сан Саныча, — мой отец — Александр. Ещё Федя с Эдиком были, но куда-то…
— А, эти… — перебивает Спиридон. — Я их в степь отправил.
— Что значит «отправил»?
— То и значит. Дрова нужны… Хотя, какие там дрова. Так, мелочь всякая…
— Они у тебя работают, что ли?
— Ну, почему же, работают… — уселся он поудобнее. — Работа — от слова рабство. А работать на кого-то — значит быть его рабом. Хотя, ты же из города — часть современного социума. Чего тебе объяснять, всё равно не поймёшь…
— А ты попробуй, — настоял я.
— Игорь, мы живём и помогаем друг другу. Так и было задумано изначально, наверное… В нашем нынешнем мире одни работают, чтобы делать богаче своих боссов, получают гроши и тратят их, чтобы делать богаче других боссов. Это неправильно. А помогать друг другу — правильно. Вот, вы пришли… Вас же никто не прогнал? Не прогнал, — не дожидаясь меня, отвечает сам на свой вопрос. — Мы не спрашивали — есть ли у вас, чем расплатиться за приют. Да, — поднял он ладони вверх, — согласен, это не отель и здесь нет номеров класса «Люкс», но всё-таки… Это помощь. Это то, для чего выкристаллизовалось общество — чтобы люди могли помогать друг дружке и жить не боясь, что кто-то останется один на один со своими проблемами. Для этого и была придумана десятина — прототип нынешних грабительских налогов, чтобы помогать тем, кто в этом нуждается, и строить новый, лучший мир. И во что это превратилось? Что стало с этим миром?
