В узилище угодил и адмирал Мордвинов. Николай Степанович, хотя и был академиком, на предложение войти в правительство ответил такой руладой с загибами, что позавидовал бы пьяный боцман. По совету хитромудрого Сперанского, из списка Временного правительства вычеркивать адмирала не стали, но посадили в одиночную камеру…
В Алексеевский равелин засунули Председателя Государственного Совета и Кабинета министров князя Лопухина, государственного секретаря Оленина, министра двора Волконского (дядюшку Сергея Григорьевича!), командующего войсками внутренней стражи графа Комаровского. В соседней камере находились министр юстиции Лобанов-Ростовский, военный министр Татищев, а также десяток сенаторов, не захотевших смириться с той декоративной ролью, что им приписал Сперанский.
«Недостачу» сановников возмещали офицерами, отказавшимися присягать Временному правительству либо сражавшиеся на стороне свергнутого тирана. Последних было мало, потому что после революции за офицерами-роялистами была устроена настоящая охота. Солдаты, первоначально спокойно относившиеся к контрреволюционерам (леший их подери, эти незнакомые слова!), постепенно зверели. А так как офицеры мирно сдаваться не хотели, то и живыми их старались не брать. Правда, довольно много их успело уйти.
Когда немного оттаял снег, стали проявляться «подснежники» – трупы, ранее укутанные снегом. На одном из тел был мундир с генеральскими эполетами и аксельбантами. С трудом, но удалось опознать генерала Дибича. Выяснилось, что бывший начальник Главного штаба был убит при аресте, но солдаты, испугавшись последствий, спрятали труп генерала в снег, не догадавшись снять мундир.
Офицеры, которых ставили начальниками над «арестными» командами, вначале артачились. Ну, не дворянское и не офицерское это дело – арестовывать своих же, пусть не сослуживцев, а собратьев по касте. Штабс-капитан Преображенского полка Мелехин вызвал на дуэль самого Бистрома, и, самое странное, что Карл Иванович принял картель. Стрелялись во дворе казармы, с пятнадцати шагов. Оба промазали. После этого генерал вызвал во двор караул и приказал арестовать штабс-капитана. Когда Мелехина уводили, Бистром объявил, что в следующий раз он никому не доставит удовлетворения, а будет расстреливать. Генералу поверили. Кое-кто стрелялся от безысходности. Но некоторые не возражали и даже втянулись. Особенно те, кто вышел из фельдфебелей. Как не пытался в свое время император Павел ограничить производство в офицеры солдат из податных сословий, но имеющихся в империи дворян не хватало, чтобы закрыть все вакации. Поэтому приходилось брать наилучших из нижних чинов и унтер-офицеров. В армейских, особенно в «кавказских» полках в прапорщики производили толковых унтеров, отдавая предпочтение георгиевским кавалерам. В гвардейских полках эполеты цепляли все тем же взводным унтерам и ротным фельдфебелям, умевшим драть глотку и имевшим большие кулаки. Вчерашний унтер-офицер, вламываясь в дома штаб-офицеров и генералов, получал неизведанное ранее удовольствие от недоумения в глазах мужчин и слез женщин. Опять же «мелочи» вроде серебряных ложек или золотых табакерок, прихваченные в домах арестантов, можно считать «боевыми» трофеями.
