Николай сделал паузу, во время которой солдаты получили возможность осознать услышанное и не очень стройно крикнуть: «Ура!». Все-таки сражения сражениями, а «монаршая милость» – это уже что-то весомое. Для того же Сумарокова – звание прапорщика и крестик, пусть Анненский, на сабельный эфес, для солдат – срок службы не в двадцать пять, а хотя бы в десять лет и выходной пенсион, на который можно и домишко поставить и хозяйство завести. Ну и для остальных, включая самого Клеопина, «милость» представлялась чем-то материальным…
– Господа нижние чины лейб-гвардии Преображенского полка, – обратился штабс-капитан к мятежникам, игнорируя прапорщика. – Вы перешли на сторону цареубийц. Предлагаю всем желающим войти в наш партизанский отряд и начать борьбу с врагами Отечества. Думаю, тем самым вы сможете искупить кровью свою вину и получить монаршее прощение.
Строй «преображенцев» не колыхнулся. Видимо, после Сенатской площади, когда они стреляли в спину своих товарищей, веры в прощение уже не было.
– Никак нет, господин штабс-капитан, – вышел из строя пожилой солдат с капральскими нашивками и полным «бантом» медалей. – Не можем мы с вами пойти. Вы-то, может быть, и добрый человек, но есть и другие, повыше вас. И ваши нас не примут, и наши будут предателями считать. Лучше вы нас из стен выведите, чтобы землю святую не пачкать, да расстреляйте. Не хочется мне на старости-то лет повешенным быть.
Николай, прикусив губу, посмотрел на своих солдат. Возможно, саперам и прочим было жаль «преображенцев», но коли командир прикажет – расстреляют всех или переколют. Что ж делать… Рота «преображенцев» – это вам не солдатики, сопровождавшие обозы. Роту отпускать восвояси никак нельзя. И оставлять нельзя. Война.
Клеопин уже нахмурил брови, готовясь отдать приказ, думая – не предаст ли голос, не даст ли «петуха», как сзади послышался голос игумена:
– Подожди, сыне. Дозволь вмешаться… Отойдем в сторонку, на пару слов.
Удивленный штабс-капитан послушно пошел за настоятелем.
– Капитан, – обратился игумен, как старший по званию. – Ты их мне оставь. Пусть, кто захочет, в обители останутся.
– Тут? Монахами?
– На все воля Божия, – покачал головой игумен. – А ты их здесь оставь, в монастыре. Пусть трудниками побудут.
– Трудниками? – недоверчиво спросил штабс-капитан, переводя взгляд на «преображенцев». – Да много ли такие наработают?
– Дел у нас много, а мнихи мои – старые да хворые. – А там – как Бог даст.
