– А чего бежать-то было, – пожал плечами штабс-капитан. – Стояли бы себе. Мы ведь и так к вам шли.
Разведчик только руками развел, показывая всем видом, что очень уж хотели они с Темкой побыстрее показать себя в деле.
– Молодец, братец. Хвалю! – одобрительно похлопал офицер его по плечу.
– Рад стараться, Ваше Бродие! – ответствовал тот, как положено солдату с десятилетней выслугой, пропуская командира вперед, к «языку».
Хорохориться или играть в героя гонец не стал. Сообщил, что в Тихвине стоит около полубаталиона «преображенцев» во главе с прапорщиком Рогозиным. Уездные власти, отказавшиеся перейти на сторону Временного правительства, сидят под стражей. Штатная воинская команда во главе с поручиком Наволокиным почти полгода просидела в осаде, в монастыре, но недавно из-за нехватки провизии сдалась. Собственно, из-за этого гонец и был отправлен в Петербург, потому что Рогозин не знал – а что же ему делать с арестантами?
Клеопин сломал сургуч на пакете и прочитал рапорт, направленный на имя самого Батенькова:
«Ваше Высокопревосходительство. Осмелюсь сообщить, что злокозненная тихвинская воинская команда в составе двадцати нижних чинов, двух капралов и отставного поручика наконец-то задержана и в настоящее время содержится под стражей в подвале келейного корпуса Успенского монастыря. Прошу дать инструкцию на предмет дальнейших действий. Надлежит ли мне их расстрелять как военнопленных или повесить как изменников? Напоминаю господину Верховному Правителю, что при наличии в каждой роте всего лишь шестидесяти штыков изыскивать караульные команды полагаю затруднительным. В данный вынужден выставлять дозоры из числа городской милиции. Прошу Вас прислать подкрепление. К сему – временно исправляющий обязанности командира гарнизона, командующий ротой лейб-гвардии Преображенского полка прапорщик Рогозин».
«Совсем плохи дела у бунтовщиков, ежели гвардейскими ротами командуют прапорщики. И что это за власть такая, если ротный напрямую обращается к председателю правительства?» – развеселился Клеопин, прочитав рапорт.
Место «пленения» гонца стало стихийным привалом. Но уже через час команда пошла дальше, на Тихвин. Соображения стратегов, что атаковать противника следует превосходящими силами, ни командира, ни его бойцов не волновали.
Верховой пришелся очень кстати. Теперь Клеопин мог с чистой совестью сесть на коня. Соответственно, по законам войны, сапоги и шинель военнопленного обрели новых хозяев. Гонец, хоть и вздыхал, но с имуществом расстался без особой грусти. Чай, лето нынче, а до Петербурга он как-нить и сам доковыляет.
