Штабс-капитан сам не заметил, как его команда выросла до полутора сотен штыков – больше, нежели бывало у него под началом в прежние времена. Николай жалел, что кроме него в команде не было ни одного офицера. Сумароков – он, конечно же, молодец, но все-таки юнкер – это еще не офицер.
Одно хорошо, что нижние чины, собравшиеся под знамя Саперного баталиона (чем оно хуже других?) были далеко не новобранцы и воинское дело знали неплохо. А еще, памятуя кавказское прошлое, Николай старался уяснить – кто из его команды на что способен? В результате – нашлись умельцы, попадавшие из ружья в пятак на сто шагов; мастера на всякие ловушки (хоть на зверя, а хоть и на человека!); метатели ножей. Любое умение может сгодиться. К тому ж мастаки и сами тренировались, да и других учили.
Разумеется, кроме учебы, отряд делал и то, что должен был делать: разгонял карательные отряды, сжигал запасы, приготовленные для отправки в столицу, отбирал провизию и фураж, что везли в обозах. Штабс-капитан отметил: груженые телеги двигались в Санкт-Петербург не иначе, как под конвоем солдат, а сами по себе крестьяне не очень жаждали везти ни съестные припасы, ни фураж – за товары рассчитывались бумажными деньгами, которые ни к черту не годились.
Продовольствие и боеприпасы, которые удавалось отбить, приходились очень кстати. Крестьянам-обозникам возвращалась часть провизии, сено, а также телеги и кони. Кажется, мужики были довольны, что на них напали.
С солдатами, сопровождавшими обозы, поступали по справедливости. Кто не успевал бросить ружье и поднять руки, получал пулю. Сдавшихся отпускали на все четыре стороны. Большинство уходило, но были и такие, что просились в отряд – брали, не брезговали. Что ж делать? Кто сейчас не без греха-то? Ничего, отмолит, отслужит. Главное, чтобы на руках крови не было.
Офицеров ждала более печальная участь. Независимо от того – сами сдались или нет, расстрел был неминуем. «Нижние чины – народ подневольный, – говорил Николай. – А у господ офицеров был выбор. Встать ли в один строй с изменниками или выступить против них, сохранив свою честь и жизни людей!»
К вящему сожалению штабс-капитана, за месяц войны с мятежниками на счету отряда насчитывалось лишь пять расстрелянных офицеров. Лучше бы веревка – пули и порох целее, но преступить через себя Николай не мог. Все-таки офицеры, пусть и мятежные, а веревка, она для шпионов. А он и так задумывался – а имеет ли он право вершить суд? И кто ему такое право давал? «Впрочем, – утешал себя штабс-капитан, – после установления законной власти я готов отвечать перед высшей инстанцией за самоуправство». Что уж там с ним сделают – простят ли, лишат ли чинов и званий, отправят на каторгу, расстреляют – примет любое решение! (В душе Николай был уверен, что до светлого будущего он просто не доживет!)
