Я решительно подошла к двери туалета и уже занесла кулак, чтобы грозно постучать, как вдруг изнутри послышалось что-то, подозрительно похожее на всхлип. Рука опустилась.
— Эля, ты чего? — шепотом произнесла я.
Несколько секунд было тихо. Потом дверь открылась. Эля стояла передо мной, открывала рот и не могла произнести ни слова.
— Ты зачем мой телефон схватила? — спросила я, не придумав ничего умнее.
— Самолет разбился.
Сначала мне показалось, что меня обливают расплавленным свинцом. Потом — очень медленно — начал доходить смысл слов. Я повторяла и повторяла их про себя. Два слова, которые никак не желали означать что-либо иное.
— Самолет. Разбился, — повторила я.
Элеонора прерывисто вдохнула:
— Я, пока ехала сюда, по радио услышала. Про московский рейс — что потеряли связь, что падает… Ты как сказала, что в Москву полетели, я… Все надеялась, что там вырулят как-то. Не хотела, чтоб ты волновалась. Прости.
Сквозь туман, окутавший меня, я сообразила, что Эля мне что-то пихает. Телефон. Свой. Какие-то буквы, расплывающиеся, пляшущие перед глазами.
— Может, он…
— Жанн, там список погибших.
Я и сама уже видела, усилием воли поймала упрямые строки. А в следующий миг телефон у меня отобрали.
— Брик Борис Вадимович, Шибаева Мария Вениаминовна, Семенов Дмитрий Владимирович, — произнес бесстрастный голос моего сына. — Досадно… Что ж, по крайней мере, я сузил круг поиска. Москва. Не задерживаюсь. Соболезную. Надеюсь, ребенок-вундеркинд немного скрасит вам горечь потери.
Телефон выпал из руки Костика. Он покачнулся, содрогнулся и замер. Потом — завизжал, схватившись за голову. За первым, безмолвным криком последовал второй.
— Папа! — кричал Костя. — Папа, папочка!
Упав на колени, он стукнул кулаком телефон, принесший весть, и тот отлетел куда-то в сторону. Я присела рядом, прижала к себе сына. Секунду спустя около нас опустилась Элеонора. Она прикрыла за собой дверь, и мы оказались в темноте. Я смотрела в сторону кухни. Телефон залетел под холодильник, экран все еще светился. Я видела краешек этого свечения, и мне оно почему-то казалось очень важным.
Когда экран погас, во тьму погрузился весь мир.
Просыпаться не хотелось. Хотелось завернуться в одеяло, нырнуть глубже в сон и оставаться там, пока тело не подготовится к принятию души. Все было как в далеком детстве, когда я часто болел, с неизменными температурами и кашлем до одышки. Под утро мне снились яркие, волшебные сны. Но как только я разлеплял веки, мне будто приходилось забираться в старый, грязный, тесный скафандр. Сначала я ощущал, что нос не дышит, потом — что глаза уже устали, хотя я только проснулся, и голова раскалывается. «Все еще болею», — с грустью думал я, ведь, ложась спать, надеялся, что проснусь здоровым. А потом я вспоминал, что после выздоровления меня ждет школа, и не хотел выздоравливать. Хотел вернуться в ускользающий сон и оставаться там как можно дольше.
