— Положенцев ищет Юлю. Мы ищем Юлю. Давайте найдем ее раньше, и тогда сможем хоть о чем-то с ним говорить.
— Знаете, что? В гробу я видел вашу Юлю! Если нужно выбирать, то… — Я перевел дух, сплюнул в сторону и снова посмотрел на внимательно слушающего Николая Васильевича. — То я бы сказал, что такой матери, как Маша, она не заслуживает.
Он расхохотался, задрав голову. Я впервые услышал, как смеется этот человек. Жуткие звуки, глухие, гортанные, разносились по безжизненному пространству, окружившему нас. Воспользовавшись тем, что ледяной взгляд Николая Васильевича больше не удерживает меня, я медленно встал, придерживаясь за дверь машины.
— То есть, все, что я говорил о гибели галактики, — по боку, да? — Николай Васильевич опустил голову. — Вас вполне устроит, если до апокалипсиса вы успеете кинуть пару палок?
Я не успел даже подумать, тело дернулось само в попытке убить, или хотя бы ударить эту мразь. Николай Васильевич оказался быстрее. Меня снова как будто выключило на мгновение. Затрещали сухожилия в вывернутой руке, грудью и лицом я ударился в борт «скорой помощи».
— На хер, — просипел я.
— Раскройте мысль, я весь внимание, — произнес над правым ухом Николай Васильевич.
— На хер спасать галактику такой ценой. Предавать все, во что веришь. Да, мы выживем, и что потом? Смотреть друг на друга, думая: «Что же мы натворили?» Я предпочту сдохнуть, зная, что сделал все, во что верил.
Он рассмеялся вновь, а я застонал — плечо пронзила новая вспышка боли.
— Вам нужно было, чтобы я жертвовал — я жертвую. Собой, всем миром, — ради того, во что верю, ради…
— Довольно, — оборвал меня Николай Васильевич. — Арсен только что тронулся с места, и времени у меня очень мало. С вами или без вас я доведу дело до конца. А пока у меня есть пара минут, заткнитесь и слушайте. Потому что я расскажу, во что вы «верите», Дмитрий Владимирович. Я расскажу о вашей «вере».
Он отпустил меня, сделал подсечку. Я упал на колени, но не успел дернуться — он развернул меня, бросил спиной на колесо, а сам навис, будто летучая мышь, готовая вцепиться в жертву.
— Меня поражает, сколько романтического дерьма может накрутить незрелый ум вокруг банального стояка. Вот в чем ваша «вера», нравится вам это или нет. Вы предпочитаете хотя бы попытаться спасти Марию только потому, что гипотетически ее можно будет иногда потрахивать. Я утрирую самую малость. Называйте это нежной дружбой, если вам угодно.
— Ты рехнулся? — Теперь уже засмеялся я. — Ты не психолог, ты — Разрушитель. Хватит нести чушь.
