«Возвращайтесь, Дмитрий Владимирович», — произнес в голове голос Разрушителя.
Я стиснул зубы. Восторг не переполнял его голос, скорее наоборот.
Спотыкаясь о пробоины в асфальте, я побежал назад. Луч фонарика бешено прыгал передо мной, не столько помогая, сколько сбивая с толку. Чертыхнувшись, я выключил его и бросил в карман. Глаза, привыкшие к темноте, видели достаточно, чтобы не полететь носом в землю.
Поворот, парадное крыльцо, крыло… За следующим поворотом я увидел Николая Васильевича. Он сидел на подножке «скорой». Свет в салоне горел, и я видел за сгорбившейся фигурой пустую каталку.
— Маши там не было? — выдохнул я, остановившись.
— Была, но я переложил — специально, чтобы вас попугать, — проворчал Николай Васильевич. — Положенцев опередил нас — неужели не ясно? Я дал команду отследить его автомобиль. Но…
Он встал, выпрямился. В темноте, усугубленной слабым светом сзади, его глаза казались чернее черного.
— Мы не поедем за ними, Дмитрий Владимирович.
— Хрена с два не поедем. — Я сжал кулак. — Что этот психопат с ней…
Удар я проморгал. Сообразил, что происходит, лишь когда очнулся, лежа навзничь на земле с гудящей головой.
— То, что я позволил вам однажды меня ударить, не значит, что можно будет делать это постоянно, — произнес Николай Васильевич. Носок его туфли ударил мне в ребра.
Я вскрикнул, попытался встать и напоролся на новый удар. Откатился к машине.
— Не вставайте до тех пор, пока не осознаете, что я вам скажу. — Теперь я видел Николая Васильевича отлично — свет падал прямо на него. Он упер руки в бока, и пальцы правой лежали в опасной близости от расстегнутой кобуры. — Положенцев забрал Марию не для того, чтобы позлить вас. Вы для него мертвы, как буквально, так и фигурально. Она нужна ему, чтобы воздействовать на Юлю. А это значит, что он не позволит Марии умереть до тех пор, пока не покажет девчонке.
— Да, конечно! Профессор математики — это именно тот человек, которому можно доверить пациентку с лопнувшим легким.
Я попытался встать, ухватившись за кузов, но Николай Васильевич пнул меня по руке.
— В ее состоянии, с установленным дренажем, наилучшее лечение — это покой. У академика хватит ума не заставлять Марию бегать кроссы. Но вот если на горизонте нарисуемся мы, охваченные праведным гневом, все может закончиться очень и очень плохо.
— Нужно хотя бы попытаться. — Больше я не делал попыток подняться. Понял, что бесполезно. Только смотрел снизу вверх, не скрывая ненависти к этому хладнокровному монстру.
