— Нет.
Энрика замолчала. Улыбка шарика теперь смотрелась до отвращения хитрой.
— Ничего не понимаю, — пробормотала Энрика и спрятала шарик в карман. Ладно. Сначала нужно попасть в тепло. Ступни вообще не ощущаются. Это, наверное, плохо…
Она поковыляла к мрачным и негостеприимным постройкам. Мелкие стрельчатые окна глядели на гостью с недоверием и враждебностью. Люди им не уступали. Энрика с завистью рассматривала их пушистые шубы, странные, будто из козьей или овечьей шерсти сделанные, сапоги.
— Простите, — обратилась она к одному полному господину, который что-то лениво жевал, подпирая спиной стену дома, — где здесь можно погреться?
— Не знаю, — отозвался тот. — Я дома греюсь.
— А можно погреться у вас дома? — набралась наглости Энрика.
— Не, — вздохнул господин. — Я женатый.
Тут как раз хлопнула дверь, и из дома вышла величественная дама, такая же полная и ленивая, в такой же пушистой шубе. Смерив Энрику презрительным взглядом, она положила руку на локоть мужчине, и пара удалилась.
Энрика пошла дальше. Обращалась к людям, стучала в дома, но все, чего добилась, — брошенной монетки непонятного достоинства.
— Скажите, как мне найти церковь, — умоляла она очередного прохожего, окончательно плюнув на гордость. Как бы там ни было, а церковь Дио не откажет в приюте попавшему в беду. Да и вообще, появись в Вирту несчастная замерзшая девушка — неужто бы от нее отвернулись? Шагу бы ступить не успела по улицам города, а ее бы уже отогрели, накормили, напоили, обули, одели, да еще спорили б, чей черед кров давать.
— Хто? — Прохожий сплюнул. — Отродясь словесов таких не слышал.
— Нет церкви? — пролепетала Энрика. — А куда же мне тогда идти?
— Известно, куда — в кабак.
— Там пустят согреться? — встрепенулась Энрика.
— А то! И согреют, и накормят, и уложат, и полюбят. До вечеру досидишь, там, глядишь, и я загляну. А чего? Ты приятная. Худовата, правда, ну так мне и не жениться.
Еще раз сплюнув желтой гадостью в сугроб, прохожий удалился, покачиваясь, а Энрика побрела туда, куда он махнул рукой. Слева и справа тянулись тесно поставленные домишки. Район, куда, наконец, занесло Энрику, богатством не блистал, и жилища здесь большей частью были деревянные, но — очень аккуратные и уютные. Здесь на нее уже поглядывали с сочувствием, но предлагать помощь не бросались, а в Энрике проснулась гордость. В городе огненные чаши попадались на каждом шагу, и она задерживалась у них. Оттаяв, обрела прежнюю уверенность и обдумала еще несколько терзающих ее вопросов, на которые мог бы ответить шарик.
