– Амелия, это не игра, – выдохнул он. Несмотря на разлившийся по телу жар, Ланден старался сохранить хотя бы подобие душевного равновесия. Бесполезно. Нетерпение брало верх.
– Я отлично сознаю все возможности выбора, – спокойно ответила она. – Если хотите видеть меня одетой, придется вам самому меня одеть.
Она неодолимо манила его. Слова ее прозвучали нежным приказом.
Молчание длилось и длилось – наконец, Ланден больше не смог этого выносить. Перед ним, обнаженная, как языческая богиня, стояла его ожившая мечта. Сколько ночей пролежал он без сна, воображая ее такой – ускользающее божество вожделения и наслаждения у его кровати, готовое предложить ему все, чего он желал, но не заслуживал.
Ланден встал на колени у ее ног. Она тихо застонала, и этот звук отозвался в нем наслаждением. Вынуждая себя смотреть в пол, он смял в руке ее пеньюар и мимолетно удивился его прохладе на своих горячих ладонях. Он не смел поднять глаза: немного нужно, чтобы его безумное желание сожгло разум. Но пока пальцы собирали шелковую ткань, глаза не слушались и жадно осматривали ее точеные икры, мягкую кожу, божественную сладость между ногами. Он умирал от желания отведать ее на вкус там… Погрузиться в чувственный бархат бедер.
Черт побери, он слишком сильно ее хотел! А желание может быть опасно. За его осуществление он заплатит высокую цену, такую высокую, что до конца жизни останется в долгах. События прошлого преподали ему хороший урок.
Но ничто сейчас не имело значения. Ланден отринул логику. Его решимость испарилась, а ее место заняло непобедимое желание.
Ланден поднялся, разглаживая шелковый пеньюар на теле Амелии, но внезапно рывком притянул ее к себе. В ответ на ее возглас наслаждения его сердце громко забилось. Его так и тянуло широко улыбнуться. Ее губы приоткрылись, когда он наклонился ниже. Его дыхание обдало теплом ее кожу. Он обнял Амелию сильнее, захватив в плен ее руки. И оказался на краю предательской пропасти. Трудно припомнить, когда он в последний раз чувствовал себя таким бессильным и могущественным одновременно. Чем больше он думал о том, как это может быть, тем меньше здравого смысла в нем оставалось. Его мир накренился, покачнулся и больше не обрел равновесия.
И в этот момент раздался раскат грома, словно сама природа подтверждала ему, что перемены неизбежны. Затем последовала вспышка молнии, яркая, как захлестнувшие его эмоции. Дождь тяжело бил по крыше, стучал по стеклам, вторя грохоту его сердца.
